Любовь.ru. Любовь и смерть в прямом эфире | страница 51
Сидящие за столом участники «Игры» — несколько минут в шоке.
— Что… что… что это с ней? — удивленно шепчет Серафима Евгеньевна.
— Как это что?! — кричит инженер Суворов. — Как это что?! Вы разве не видите?! Она же умерла!!
— Ха, — очень неуверенно роняет Виолетта.
Кучеренко кидается к Залесской первым и, взяв ее за руку, пытается найти пульс, говорит:
— Пульса нет. Точно — нет пульса. Умерла.
— Умерла? Как это умерла? — шепчет Люська.
— Очень просто. — Инженер Суворов вытирает носовым платком вспотевший лоб.
— Вы, вы, вы… рядом сидели! — в ужасе смотрит на него Зося.
— Ну и что?!
— Вы все тупицы, неужели ничего не поняли?! — возмущенно кричит Виолетта. — Это же самоубийство! Демонстративное самоубийство! В прямом эфире! Старая дура поняла, что завтра вылетит из «Игры», и покончила с собой!
— Да как ты можешь! — кидается на нее Люська. — Замолчи!
— Но насчет самоубийства мысль рациональная, — замечает Алексей Градов. — Она была весь вечер не в себе.
— Но… вот так… — едва шевелит губами Серафима Евгеньевна.
— А помните? — Виолетта говорит слишком громко. — Вы помните, что она сказала перед тем, как выпить порошок? Помните? Что это успокоительное — самое верное!
— Да. Точно, — кивает инженер Суворов. — Сказала.
— Ну и вот. — Красотка торжествующе поднимает вверх указательный палец: — Я вам говорю: это самоубийство!
— Надо бы ее вынести. — Алексей Градов первым поднимается и сдергивает с дивана дорогое покрывало с цветочным узором.
— Зачем же? — шепчет Серафима Евгеньевна. — Покрывало такое красивое! Ведь нам его не вернут!
— Вам бы все цветочки, — неожиданно зло возмущается инженер Суворов. Очень милый и хороший человек, как вещала его жена Маня.
Залесскую поднимает с пола пенсионер Кучеренко. Поднимает неловко, одной рукой держа под колени, другой под спину чуть пониже лопаток, голова писательницы запрокинута, и в это время совершенно неожиданно на пол падает русый парик. Все громко ахают: голова Марии Залесской ужасна — почти нет волос, голый череп.
— Кто знает, чем она больна? Была… — все так же негромко шепчет Серафима Евгеньевна.
Виолетта приоткрывает рот:
— Вот это да! А я думала, что ничего нет хуже волос апельсинового цвета! Оказывается, у этой совсем никаких нет! Кошмар!
— Придержала бы ты, наконец, язык! — обрывает ее Люська. — Ведь это ты ляпнула про климакс!
— А наша гадалка про волосы! И вообще: кто это весь вечер плел про больную постель, слезы и прочее?
— Я… я… — Серафима Евгеньевна даже захлебывается, — я… не знала. Это же карты. Всего лишь карты.