'Не ищи, не вспоминай, не держи зла. Ты неплохой человек, но пьяница и лузер. Я уехала с Черным. Всего хорошего'.
У нее была куча недостатков, и среди прочих — стремление всегда говорить правду. Особенно, если эта правда причиняла людям боль. У Черного тоже была куча недостатков, и самый главный из них — то, что он приходился мне другом.
Я заметался по дому в поисках телефона, нашел, стал названивать Черному, Дине, опять Черному, снова Дине. Абоненты мои находились вне зоны действия сети или отключили свои аппараты. Да что же это такое. Я позвонил домой Черному. Бесполезно.
'Розыгрыш, — сказал голос у меня в голове. — Решила проучить. А Черный, гад, подыграть согласился. На лестничной площадке, небось, стоят и хихикают'.
Я кинулся в прихожую. Ломая ногти, отпер хитрые замки, выбежал на площадку. Никого.
'Ну, не знаю, — сказал голос в голове. — Внизу посмотри'.
Прыгая через две ступеньки, я спустился на первый этаж и выглянул во двор. Двор был огромным, гулким от летнего дождя, совершенно безлюдным. Только бродячая кошка настороженно глянула из-под машины. Не бойся, сестричка, свои. Жаль, говорить не умеешь. Вдруг помогла бы…
'А может, этажом выше спрятались?' — предположил голос.
Снова сумасшедший марафон по лестнице, до самого чердака. Все напрасно. Обратно я шел, тяжело налегая на перила: пробежки не для тех, кто выпил бутылку коньяку вчера на ужин.
Квартиру я нашел такой же пустой, какой оставил. В открытую дверь натекло прогорклого лестничного запаха. Прихожая выглядела как-то не так. Чего-то не хватало, чего-то обычно незначительного, но сейчас очень важного. Я помотал головой, вызывая к жизни утихшую боль, уже почти осознав, уже почти испугавшись, уже не желая понимать — и все-таки понял.
На вешалке не было плаща Дины, на полу — ее сапог. Дина ушла всерьез и насовсем.
'Так не бывает, — подумал я. — Это не со мной происходит, этого со мной просто не может произойти'.
Я опустился на корточки, не сводя глаз с тапочек Дины. Тридцать шестой размер. У всех кошек маленькие ножки. Тапочки мы купили вместе, долго выбирали в супермаркете, и еще Дина, воровато оглядываясь, успела их примерить, а я стоял, заслоняя, и мы смеялись, а потом пошли на кассу и оплатили эти тапочки, пушистые, ее любимого фиолетового цвета. Кассирша глядела испуганно и обиженно на развеселившихся влюбленных, а мы целовались, долго, прилюдно, почти напоказ…
То, что произошло в следующий миг, было странно, и я никогда больше не испытывал таких ощущений — ни раньше, ни потом.
