Но когда я произношу эти слова, мне приходит в голову, что она, вероятно, не боится, что за нами следят, а хочет этого.
— Или вы надеетесь, что если нам помешают, вам не придётся участвовать в операции?
Мэри не отвечает.
— Я не думал, что вы так трусливы.
Мы подъезжаем к перекрёстку, где дорога сворачивает к селу на берегу озера. Мэри сбавляет скорость.
— Я боюсь не за себя, а за этого парня.
— Напротив. Вы боитесь именно за себя. Вы прекрасно знаете, что если что-то запланировано, то оно будет осуществляться с вами или без вас. Но вам плевать, будет ли это осуществлено, лишь бы обошлось без вас. Лишь бы вы могли успокаивать себя мыслью, что лично вы не принимали в этом участия.
Она снова некоторое время молчит, сосредоточенно глядя на светло-серую залитую солнцем ленту шоссе.
— Я не могу отвечать за все подлости, которые творятся на этом свете. Но должна отвечать за свои поступки.
— Если на ком-то и лежит ответственность, то в первую очередь на мне, затем на моём шефе, а затем на его шефе, а в конце концов всё спишут на положение в мире. И я, и вы только часть системы, и поэтому не несём никакой ответственности. В этом-то и сила нашей системы.
— Хватит, — с досадой произносит она. — Вы уже столько раз это повторяли…
* * *
Обед на террасе над озером проходит не Бог знает как весело, но всё же лучше, чем можно было ожидать. Признаков, что за нами наблюдают, нет. Мэри успокоилась или примирилась со своей участью, что в конечном счёте одно и то же.
Выпивки я заказываю немного — бутылку на двоих, чтобы Мэри не стала слишком болтливой, но она даже не допивает вино: она не сводит глаз с зеленоватой глади озера, рассекаемой медленным движением нескольких лодок.
— Будем возвращаться? — спрашивает она после того, как я расплачиваюсь.
— Да, но чуть позже. А сейчас поедем дальше.
Однако едва мы проезжаем несколько сот метров, как я приказываю:
— Свернём вон туда!
Дорога, на которую мы сворачиваем, узкая и разбитая, а вскоре становится такой крутой, что Мэри останавливает машину. Я достаю одеяло, расстилаю его на траве под деревом, и мы садимся в негустой тени.
— Можете, если хотите, поспать.
— Спасибо, — отвечает секретарша. — Поспите лучше вы. А я буду вас охранять.
Но ситуация требует, чтобы не дилетанты меня охраняли, а чтобы я сам был настороже. С холмика, на котором мы остановились, хорошо видно шоссе, нас тоже могут увидеть, и в данном случае это даже желательно. У того, кто мог бы за нами следить, не должно возникнуть впечатления, что мы прячемся.
