Я уже не просто сопереживал страданиям заживо погребенных; я сам испытывал их столь же явно, как если бы мое все еще живое тело было по неведению опущено в могилу.
Я мог чувствовать, слышать, ощущать каждую подробность постигшего меня бедствия: нестерпимо сдавлены легкие — липнет к телу саван — давит гроб — равномерно стучит лопата могильщика — незримое, но внятное приближение Червя-Победителя.
Вопль истинной муки бился в моей гортани. Я раскрыл спекшиеся от ужаса губы, молясь, чтобы этот вопль избавил меня от несказанных терзаний в могиле.
Но прежде чем я испустил предсмертный крик (который, без сомнения, всполошил бы всю округу и причинил мне большое смущение), сквозь плотную ткань фантазии забрезжило смутное сознание действительного моего положения.
Внезапно я постиг, что звуки, принятые мною за стук лопаты, на самом деле представляли собой глухие удары в дверь: какой-то неведомый посетитель стоял у входа в мое обиталище, точнее — у входа в обиталище, которое я разделяю с возлюбленной тетей Марией и ее ангелоподобной дочерью, моей милой маленькой кузиной Виргинией.
Я вытащил из кармана носовой платок и, застонав от облегчения, утер влагу, что выступила на моем челе во время граничившей с явью фантазии. Отложив трактат Вальдемарара, я прислушался к тому, что доносилось от двери. Сначала раздались четкие шаги моей святой «Матушки» (так я любовно называю свою тетю в благодарность за ее материнское обо мне попечение), которая спешила отворить дверь. Затем, уже не столь разборчиво, донесся ее голос, приветствовавший посетителя.
Мгновение спустя уверенная поступь эхом отдалась в коридор, а затем последовал сильный, решительный стук в дверь кабинета.
Стряхнув с себя пережитый ужас, все еще льнувший к моей душе, я пригласил посетителя войти. Дверь резко распахнулась, и в проеме показался высокий широкоплечий человек. Мгновение он стоял так, неодобрительно озирая мое жилище, после чего вынес приговор столь громогласно, что его слова отдались в моих ушах, подобно пушечному выстрелу. И не только звучность этой реплики поразила меня, но и ее содержание.
— Чтоб я провалился — темно, как у крота в норе! — пророкотал незнакомец.
Столь неожиданным было замечание, что я инстинктивно повернулся в кресле и раздернул тяжелые шторы, заслонявшие окно у меня за спиной. Час был поздний (приближалось время ужина), погода плохая, а потому лишь скудный дневной луч присоединился к свету настольной лампы. Однако дополнительное освещение позволило мне лучше разглядеть гостя.
