Серебряная река | страница 21

Есть одна песенка, которую я постоянно напеваю. Я пою ее, чтобы успокоить нервы, мурлычу себе под нос, когда мою туалеты в клубе «Саблайм» или чищу мусорные корзины в коридорах офисов телекомпаний. Когда я пою, то вспоминаю того человека, о ком мне больно думать и память о котором так же мучительна, как память о моем ненадежном доме с зелеными ставнями; я пою эту песню в 73-м автобусе и когда пешком возвращаюсь поздним вечером домой, в холодную мокрую ночь, каких не бывает в мире, кроме этого города:

Ник Джордан очень хотел иметь мужество и убеждения. Он с благоговением рассматривал фотографии охваченных пламенем мучеников, которые облили себя бензином и подожгли, и думал о том, какие сверхпобуждения могли оказаться сильнее естественного стремления к самосохранению и страха боли. Он думал о жертвах пыток, исторгающих презрение к своим палачам сквозь стиснутые мукой зубы, и что сам он в таких условиях исторгал бы лишь имена и адреса всех своих друзей. Ник не был уверен, что проявил бы мужество даже не в столь экстремальных ситуациях. Он восхищался ирландской журналисткой, которая выразила свое презрение дублинскому криминальному сообществу и поплатилась за это жизнью. Правда, кое-кто говорил, что на самом деле все было не столь героически, но Джордан не желал об этом слышать.

Ник пришел к заключению, что главная его проблема заключалась в следующем: он хотел быть героем, но не умереть героем. Очевидно, мало кто стремился к последнему, но некоторые были готовы к этому – или, во всяком случае, к страданиям – как к неизбежной опасности, связанной с храбростью. Он вспомнил фотографию военных действий в центральноамериканской стране, на которой молодой партизан стрелял, стоя на колене рядом с телом мертвого товарища. Теперь у этого молодого солдата были воспоминания и рассказы – возможно, и ночные кошмары, – а его товарищ превратился в прах. Но нельзя выжить, если не смириться с возможностью стать тем, другим, трупом, все еще сжимающим лежащую рядом винтовку. Ник не был уверен, что готов к такому риску, и его угнетала эта трусость, которую он считал ужасной и разрушительной слабостью, особенно для людей его профессии.

Когда он разговаривал об этом с Кейтлин, она убеждала его, что храбрость и трусость – не какие-то раз и навсегда заданные качества. Никто не знает, когда он может оказаться храбрым, но такая возможность есть у всех и может проявиться в самый неожиданный момент. Может быть, у него просто не было случая проверить себя. Она напомнила о своем друге Дереке, который боялся всего на свете: самолетов, лифтов, метро, голубей, замкнутого пространства, неограниченного пространства, рака, толпы, детей, кинотеатров, штормов и собак, не считая более мелких страхов. И этому Дереку сломали в метро нос и выбили два зуба, когда он вступился за выходца из Азии со следами кожной болезни витилиго против нескольких подвыпивших болельщиков «Сандерлэнда», возвращавшихся на Кингс-кросс. Это все очень хорошо, думал Ник, но поступил бы он так же, как Дерек, или сделал бы вид, что ничего не замечает, и вышел на следующей станции?