Если бы Зефирина умерла, Фульвио всю оставшуюся жизнь – вот ведь ирония судьбы – мучился бы угрызениями совести. Но, живая, она только и делала, что издевалась над ним, унижала, доводила до безумия.
Как забыть, что она в свадебную ночь сбежала от него с этим прощелыгой?..
После выздоровления она могла бы стать помягче, выказать признательность и некоторую покорность. Оскорбительнее же всего был ее последний трюк – вполне убедительно разыграть дурочку, чтобы потом, в этом нет сомнений, воспользоваться моментом невнимания и удрать к своим прежним любовникам!
А любовников у нее было, похоже, немало… Кто, например, этот Мишель или тот, второй, с дурацким именем «Нострадамус», которых она постоянно звала в бреду? Зато имени Фульвио она не назвала ни разу.
Горячая кровь рода Фарнелло, смешавшаяся во время первого крестового похода с кровью сицилийской княгини и знатного нормандского барона, закипала в его жилах, когда он думал об этом, жгла и опустошала душу.
Ей бы смолчать, расплакаться, смягчиться. Но она продолжала наступать:
– Вы способны только на месть! На иронию! На корыстолюбие… ваши собаки и те вас презирают!..
Последние слова вряд ли соответствовали тому, что думала Зефирина, но Фульвио, услышав их, не совладал с собой:
– Ах ты, ведьма, ну погоди, я с тобой разделаюсь! Я знаю, как усмиряют уличных девок…
Ударом бедра он свалил Зефирину на пол кареты. Почти расплющенная им, она сквозь плащ чувствовала, как больно вдавились ей в спину неровности деревянного настила.
Она снова попробовала сопротивляться, но в узком пространстве между двумя банкетками почти невозможно было пошевелиться, а Фульвио всем телом придавил ее к полу.
– Нет… Нет… – стонала Зефирина.
Не обращая внимания на сопротивление, Фульвио задрал юбки и грубо раздвинул ей ноги.
Бархатные штаны князя не помешали девушке отметить странное физическое превращение, которое произошло с ее мужем. На своем лице она почувствовала прерывистое мужское дыхание.
– Пустите меня… пустите меня! – снова взмолилась Зефирина.
Но голос ее изменился. На тело будто накатила жаркая волна. Под плотно прилегающим парчовым лифом пальцы Фульвио добрались до ее крепких девичьих грудей, так ждавших мужской ласки. Задыхающаяся Зефирина с изумлением осознала, что уже не противится объятиям и ласкам мужа. Более того, она ждет их. И хотя глаза ее были закрыты, она почувствовала, что поведение князя изменилось. Но Зефирина была слишком неопытна, чтобы понять причину такой перемены.
