Утром автомобиль отвезет его на черноморское побережье, и ближе к вечеру основательно прожаренные солнечными лучами покрышки бронированной "Чайки" плавно подкатят к решетчатым воротам спецдачи. Вот и подошел к концу третий день его пребывания в Тбилиси: жара как в Сахаре, сплошные гостины у местных высокопоставленных лиц и некогда отдышаться. Еле удалось повидаться со старыми друзьями, да чудом выбраться в художественную галерею, "пощупать" на слух и глаз новые фамилии. Он удержался таки от искушения побродить по улицам и улочкам родного города, весело раскланяться с кем-либо из старых-старых знакомых, - ради одного этого он с радостью отложил бы завтрашний отъезд, но все это оказалось совершенно нереальным и он только разок успел проехаться по городу. Рядом с одним невысоким, старым, наполовину оштукатуренным домом - жухлый от времени порыжевший кирпич, занавешанные окна, заметна даже неприличная надпись на штукатурке, - он велел шоферу приостановить лимузин; он даже попытался не выходя наружу заглянуть в окно, словно подглядеть в замочную скважину за давно канувшим в вечность кровоточащим мгновением, но занавеска так и не шевельнулась и, бессильно откинувшись на мягкую спинку широкого сиденья, он сделал водителю знак рукой.
Кое-кто косо поглядывает на него за то, что он до сих пор не обзавелся семьей, но замминистра доволен, что хоть личная жизнь не полностью подчинена интересам карьеры; мужчина он или нет в конце концов, черт его побери! Ему прекрасно известно, что дамы на него заглядываются, да и девушки почитают за лакомный кусочек, еще бы! Но он склонен выбирать сам. Женщина которая его любит, или думает, что любит, хороша собой, но он не вполне уверен в том, что ему следует жениться на ней. Все-таки он не свободен от предрассудков. Всю жизнь он полагал, что его будущая супруга - без сомнения, грузинка по-национальности, - будет родом из исторических тбилисских кварталов - Ваке, Вере, в крайнем случае - из Сабуртало, и полагал так оттого, что все девушки, к которым он в юности испытывал симпатию или которые испытывали симпатию к нему, по случайности или, скорее, по скрытой закономерности, проживали именно в этих районах родного города. А Таня вот - русская, москвичка, живет в спальном районе у черта на куличках - в Орехово-Борисово - по-грузински знает ровно три слова и, вдобавок, разведенка. Хорошо еще, что своих детей у нее нет. Вообще-то, он не против интернациональных браков, но почему-то думал, что его минует чаша сия. Вот он и тянет, тянет - долготерпению Татьяны можно только поражаться. А ведь давно пора научиться принимать мир таким, каким он и является в действительности. Он уже не тот, что семь-восемь лет назад, да и слово "любовь" звучало тогда как-то иначе, возвышеннее что-ли; жалко, конечно, но что поделаешь, не всегда жизнь оправдывает надежды. Что ни говори, как ни старайся забыть незабываемое, а ему было скверно. Тоскливые месяцы и годы медленно уплывали вдаль, и, спасаясь от скрытой, неразделенной, безответной любви, он буквально утопил себя в активной - не без толики показухи - повседневной деятельности. Объективно говоря, он находился на грани краха и не обладай он врожденным талантом уворачиваться от неприятностей, неизвестно еще чем-бы все закончилось. Но он не опустил подобно безвольному хлюпику руки, рана поныла, поныла и постепенно зарубцевалась. А сейчас подошло время другой, пусть менее горячей, менее бескорыстной, но все же любви, и... нельзя, неудобно больше жить одному. Он скоро женится, не в этом, так в следующем году, - это решено. Жениться и, быть может, даже на Татьяне.
