Гарики на все времена. Том 1 | страница 14



в евреях раздражает нас живучесть
в безвыходно кромешной ситуации.

257

Очень много смысла в мерзкой каше,
льющейся назойливо и весело:
радио дробит сознанье наше
в мелкое бессмысленное месиво.

258

Мои соседи по темнице,
мои угрюмые сожители —
сентиментальные убийцы,
прекраснодушные растлители.
Они иные, чем на воле,
тут нету явственных уродов,
казна стоит на алкоголе,
а здесь — налог с ее доходов.

259

Над каждым из живущих — вековые
висят вопросы жизни роковые,
и правильно, боюсь я, отвечает
лишь тот, кто их в упор не замечает.

260

В камере, от дыма серо-синей,
тонешь, как в запое и гульбе,
здесь я ощутил себя в России
и ее почувствовал в себе.

261

Мои духовные запросы,
гордыня, гонор и фасон
быстрей, чем дым от папиросы,
в тюрьме рассеялись, как сон.

262

Наука — та же кража: в ней,
когда всерьез творишь науку,
чем глубже лезешь, тем трудней
с добычей вместе вынуть руку.

263

Как есть забвенье в алкоголе,
как есть в опасности отрада,
есть обаяние в неволе
и в боли странная услада.

264

Тюрьма — полезное мучение,
не лей слезу о происшедшем,
судьба дарует заточение
для размышлений о прошедшем.

265

Тюрьма весьма обогащает
наш опыт игр и пантомим,
но чрезвычайно сокращает
возможность пользоваться им.

266

Тюрьма к истерике глуха,
тюрьма — земное дно,
здесь опадает шелуха
и в рост идет зерно.

267

Российские цепи нелепы,
убоги и ржавы, но мы
уже и растленны, и слепы,
чтоб выйти за стены тюрьмы.

268

Кем-то проклята, кем-то воспета,
но в тюрьме, обиталище зла,
сколько жизней спасла сигарета,
сколько лет скоротать помогла!

269

Я жил сутуло, жил невнятно
и ни на что уже не в силах;
тюрьма весьма благоприятна
для освеженья крови в жилах.

270

В тюрьме тоска приходит волнами,
здесь не рыдают, не кричат,
лишь острой болью переполнены,
темнеют, никнут и молчат.

271

Когда небо в огне и дожде
и сгущаются новые тучи,
с оптимистами легче в беде;
но они и ломаются круче.

272

Есть время, когда нам необходимо
медлительное огненное тление,
кишение струящегося дыма
и легкое горчащее забвение.

273

Рыцари бесстрашия и риска,
выйдя из привычной темноты,
видимые явственно и близко —
очень часто трусы и скоты.

274

Я всякое начальство наше гордое
исследовал, усилий не жалея:
гавно бывает жидкое и твердое,
и с жидким — несравненно тяжелее.

275

За то судьбой, наверно,сунут я
в компанию насильника и вора,
что дивную похлебку бытия
прихлебывал без должного разбора.

276

Как вехи тянущихся суток
ползут утра и вечера.
Зима души. Зима рассудка.
Зима всего, чем жил вчера.

277

Пойдет однажды снова брат на брата,