Я ступил на акселератор, преследуемый звонком пожарного механика и сиреной «скорой помощи».
«Темпест» почти коснулся земли — прозрачный капот отлетел в воздух. Сейчас! Ужасный скрежещущий звук, винт покоробился, и 8 тонн упали на скорости 200 миль в час. С ударом, подобным грому, самолет на наших глазах подпрыгнул при посадке на добрых 30 футов в воздух, перевернулся и шлепнулся на спину с задранным кверху хвостом, в стене огня. Кирпичи полетели в воздух. Оглушающий взрыв, ослепляющий свет и тут же ужасные 20-ярдовые языки пламени, смешанные со скрученными спиралями черного дыма с яркими вспышками.
Я нажал на тормоза в 50 ярдах от топки и выпрыгнул, а пожарная машина буквально набросилась на пламя, сплевывая углеродную пену через свои 6 форсунок с высоким напряжением. Выпрыгнула пожарная бригада, вооруженная топорами, за которой следовали санитары.
На расстоянии 30 ярдов воздух был таким горячим, что обжигал горло, словно спирт. Когда огонь добрался до боеприпасов, из пламени начали брызгать искры. Воздух заполнили сухой треск взрывов и свист фрагментов самолета.
Один из пожарников, пытаясь продвинуться в ад, упал. Его подхватили сзади, словно черное, закопченное бревно. Он выбрался из своего асбестового костюма, забрызганного жидким алюминием, зашатался и упал лицом вниз, его рвало. Пламя гудело, дым жег глаза. Пожарные продолжали поливать галлонами молочной жидкости, которая брызгала, превращалась в водяной пар или текла по кирпичам.
Жар становился все меньше, и сквозь языки пламени начал показываться разбитый вдребезги каркас «темпеста» — выпотрошенный двигатель показывал свои медные внутренности, забрызганные землей, скелет хвоста самолета, разбитый на осколки фюзеляж, крылья, разорванные взрывом пулеметных лент.
Огонь сейчас был почти побежден. Под кипящей пеной можно было видеть неопределенный перемещающийся красный накал. Идя по колено в пене, мы ринулись вперед. В горло пошла ужасная вонь горящей резины, нас стало рвать. Посыпалась мелкая белая пыль порошкообразного алюминия. Затем звуки топоров, врезавшихся в остатки кабины.
— Легче, парни, легче!
Руки в перчатках оторвали спутанные фрагменты, выбросили куски раскаленного добела металла, который упал с шипением на траву, а затем… я не знаю, что заставило меня подойти ближе.
Они осторожно высвободили красно-черную массу, на которой все еще держались кусочки обугленной одежды. Привязные ремни и ремни парашюта сгорели, а под кровоточащей коркой можно было представить раскаленные добела металлические пряжки, которые прогрызли себе путь к костям.
