Там я пересел в «шеви» и покатил на север по Шестой авеню, следуя в потоке машин, несущихся через Центральный парк, мимо водоема и озера Гарлем-Меер. Выехав из парка через Уоррис-Гейт на угол Сто десятой и Седьмой, я углубился в мрачные переулки, застроенные доходными домами. В Гарлеме я не был с тех пор, как в прошлом году снесли танцзал «Савой», но улица совершенно не изменилась. В этом районе Парк-авеню проходила под рельсовыми путями Нью-йоркской железной дороги, поэтому вся жизнь сосредоточилась на Седьмой авеню.
Перекресток Сто двадцать пятой улицы сиял не хуже Бродвея. За ним показались кабачки «Смоллз Парэдайз» и «Каунт Бэйси»; они, судя по всему, процветали. Я приметил себе местечко для парковки напротив «Красного петуха» и остановился, ожидая, когда загорится зеленый свет. От группы бездельников на углу отделился молодой парень кофейного цвета с фазаньим пером в шляпе и спросил, не хочу ли я купить часы. Поддернув рукава своего щегольского пальто, он показал мне с полдюжины часов на каждой руке.
— Цена просто смехотворная, братишка. Ей-ей, смехотворная.
Я ответил, что часы у меня уже есть, и пересек авеню на зеленый.
Оркестровый пятачок «Красного петуха» был залит светом; вокруг, за столиками, в полумраке зала сидели местные знаменитости, а компанию этим богачам-транжирам составляли роскошные леди, сияющие радужным великолепием вечерних открытых платьев с блестками.
Найдя свободный табурет у стойки бара, я заказал крошечную стопку «Реми Мартин». На эстраде играло трио Эдисона Суита, но с моего места видна была лишь сутулая спина клавишника. Роялю вторили бас и электрогитара.
Звучал блюз; гитара то вступала в мелодию, то затихала — как пересмешник. Рояль гремел раскатами. Левая рука Пупса Суита, действительно, была на высоте, — Кении Померой не ошибся. Ударников не было, да группа и не нуждалась в них. Пупс дополнял печальный прерывистый басовый ритм сложными каденциями, а потом вдруг запел, и сладкая горечь страдания пронзила полумрак зала.
Буду блюз поселился во мне.
О, это, злой блюз…
Меня преследует Петро Лоа,
Стон зомби я слышу каждую ночь…
Господи, что за ужасный блюз!
Зузу была мамбо, влюбилась в хунгана,
Нет ей дела теперь до Эрзули!
Там— там прозвучал — и рабыня она,
Пляшет Барон Самди на ее могиле.
Вуду блюз поселился в ней,
О, этот злой блюз!..
[Хунган и мамбо — жрец и жрица вуду; Эрзули — Святая Богородица вуду; Барон Самди (Барон Суббота) — Повелитель кладбищ; Петро Лоа — божество вуду, одаривающее верующих магической силой.]
