Корр.: — Сейчас пошла волна переводной и советской фантастики. Как вы оцениваете это: качественным или количественным скачком?
С. Логинов: — Этот поток тяжело оценивать, так как взметнулся-то поток серости. Серость писать легко.
Малышев, например, я не знаю, как он работает, но пишет много. Я ткнулся в его тексты и "духом возмутился, зачем читать учился". Такие вещи гнать можно погонными метрами. И вот эта-то "погонная" литература и делает мгновенный количественный скачок, как только появляется возможность ее опубликовать и заработать деньги. В эпоху гонений она не получила такого развития. Тогда тоже писали плохие вещи, но они писались убежденными графоманами, мучениками "от литературы", которых хотя и очень жаль, но тем не менее надо гнать, ибо они опасны. Они что-то вроде заразного больного, которого жалко, но во времена моего любимого средневековья ему надевали белый балахон, давали колокольчик, чтобы все слышали, что идет прокаженный.
Что касается хорошей литературы, то здесь застой сыграл тоже свою определенную роль. Немногие обладают способностью активно и плодотворно работать без заметных надежд на публикацию. Я знал, и знаю многих людей, которые делали неплохую вещь, а ее не публиковали. Эти писатели думали, что в произведении что-то не то, садились и переделывали второй, третий, пятый, седьмой раз. Да и материальный фактор не нужно сбрасывать со счета. Немногие находили в себе силы уйти в сторожа или еще куда-нибудь, где можно писать. Подавляющее большинство сидело на инженерных должностях, отбывало трудовую повинность, чаще всего ничего не делая. Я сам тому живой пример. Лет семь я убил на сидение по разным конторам, а писать мог в редкие утренние или вечерние часы. Тогда дневная продукция такого писателя выражается в 2–3 строчках и запас рукописей был очень небогат. Лев Толстой написал 80 томов, но он был графом, и ему не приходилось заботиться об обеде. В результате у меня к 40 годам, когда тот же Лев Толстой уже имел 120 листов "Войны и мира", было написано листов сорок. В том же самом положении находятся и все мои сверстники.
Корр.: — Сейчас никто не давит на творческих людей, но шедевров что-то не видно. Что вы об этой стороне вопроса думаете?
С. Логинов: — Хорошие произведения появляются в такой же пропорции, что и раньше. Внешнее давление не играет никакой роли. За застойные годы накопились какие-то произведения. Мало, но накопились. И сейчас они все сразу выброшены в свет. Мы в один год получили представление о том, что было сделано за последние 20 лет, а за один год такой волны не получить. Испытание удачей более опасно, чем испытание тяготами. Некоторые его не выдержали, но подавляющее большинство людей, которые прежде писали серьезно, вдумчиво, так и продолжают писать.
