В памяти опять всплыл шустрячок с карабином, следом — щеголь-майор. Опять — потому что это было первое, что ему напомнила память, когда он очнулся. Новые впечатления сдвинули воспоминание о них на задний план, но они никуда не делись, они все это время оставались здесь, потому что с ними было связано что-то очень важное…
Тимофей вспомнил — кандидатское удостоверение. И схватился за грудь. Пощупал под повязкой… На месте.
Только теперь Тимофей заметил, что гимнастерка на нем разорвана и часть полы исчезла: парнишка оборвал ее, чтоб зажать рану. Где же я его видел?…
Похоронная команда закончила работу и подтягивалась к охранникам. У каждого лопата. Да с таким оружием!.. Но для этих пленных красноармейцев лопаты были только инструментом. Это было настолько очевидно, что охранники не испытывали ни малейшей тревоги. Перед ними были сломанные люди. Даже если им дать сейчас настоящее оружие… Тимофей попытался это представить. Нет — сейчас и настоящее оружие не сделает из них бойцов. Не тот материал. Любой сержант знает, что боец начинается не с оружия, а с души. Может быть — еще вчера каждый из них был готов к подвигу… или считал, что готов… или считал, что в бою, рядом с другими, сможет преодолеть страх и держаться достойно. Но этим утром — всего несколько часов назад! — их представление о себе опрокинулось. Война оказалась другой — страшнее и проще, чем они представляли. То, чем они были, сломалось, — и пока ничего не образовалось взамен… Но я-то не сломался! — жестко прервал это вялое размышление Тимофей. Я знаю свой долг, и исполню его прямо сейчас…
Возвратился парнишка-пограничник.
Тимофей дотянулся до фуражки. Надел. Из-за бинта фуражка не держалась. Тимофей вытянул ремешок и затянул его под подбородком. Вот так.
— Помоги встать.
Он знал, что будет больно, и приготовился к этому, но боль ударила с такой силой… Тимофей вцепился в плечо парнишки, и таращил невидящие глаза, и рвал рот немым криком… Однако он предполагал, что так и будет, и потому поднимался спиной к немцам, чтобы никто не видел, чего ему это стоит. Никто! Парнишка — не в счет; он — свой… Тимофей переждал, пока возвратится зрение, и выпрямился. От этого опять ударила боль, но Тимофей не поддался, стоял ровно. Вот и дыхание восстановилось.
— Как тебя зовут?
— Так я ведь Гера Залогин, с Гольцовской заставы. Неужели не помните, товарищ комод?
— Что-то припоминаю…
— Вы к нам осенью приезжали — как спец — учить снайперской стрельбе. И в докладной порекомендовали определить меня к пулемету.
