Эх, хозяйничает коршун во дворе с того самого дня, как умерла Агатия, жена Гвади. Сколько кур, уток и гусей развела бедняжка в этом тесном дворе! А как умерла, не стало ни кур, ни уток, ни гусей.
Чиримии еще и года не было, когда мать отдала богу душу. И умерла как-то неладно, бедняжка… Прохворала немного, а потом все тело водой налилось. Вздуло ее, распухла вся, на кровати не помещалась. Страшное дело! Ох-ох-о! Не дай, господи, никому, и врагу такого не пожелаю!
Все от селезенки, верно, — отчего бы иначе несчастью такому случиться? Эх, недоля моя! Несчастливая ты, моя доля! Почему же непременно у Гвади проклятая болезнь жену задушила — пятеро детей ведь осталось, у четверых молоко на губах не обсохло. Не померла бы прежде времени, было бы ей сейчас столько же лет, сколько Мариам, не больше, нет… Мариам ходит по свету, а от Агатии, верно, и косточек не осталось, съели ее земля да черви… Отчего бы промыслу божьему не дать Агатии ту же силу, то же здоровье, что отпущены Мариам? Убудет его от этого, что ли? А еще говорят, есть на свете бог, есть справедливость… Тьфу, что еще выдумали!
Гвади махнул рукой, сплюнул — и как будто немного утешился.
Развязав ремешки бурки, скинул ее вместе с хурджином, встал, чтобы отодвинуть засов и открыть дверь джаргвали, но тут внимание его привлекли какие-то непонятные звуки. Казалось, во дворе, позади джаргвали, не то пляшут, не то дерутся. Шум этот, должно быть, и раньше доносился до Гвади, но мысли его были заняты другим. Теперь же он прислушался. Звуки то затихали, то возникали снова.
Вдруг послышался топот, словно по двору галопом пронеслась лошадь. Завизжал и залился лаем щенок. Не успел Гвади обернуться, как под навес ворвался козленок с веревкой на шее. За козленком гнался, высунув язык, Буткия. Козленок налетел на Гвади, остановился в недоумении, выгнул шею — точь-в-точь породистый конь, и, перебирая копытцами, уставился на хозяина.
«Ты откуда взялся?» — казалось, спросил он и скакнул вдруг в сторону. Потоптавшись, брыкнулся еще несколько раз и стремглав помчался по двору. Буткия с лаем подбежал к Гвади. Он как бы просил помочь ему: «Пойдем-ка вместе, изловим этого беса». Не дождавшись сочувственного ответа, щенок повертелся у ног Гвади и покатился шаром вслед за козленком.
И обрадовался же Гвади! Кинул засов и устремился во двор. Он бежал с протянутыми вперед руками и восторженно выкликал:
— Чириме! Чириме! Чириме!
Так нечаянно налетела эта радость… Судорога сжала горло. Гвади повторял только одно слово «чириме», больше ничего не мог сказать.
