— Шейнделе, — нежно говорит Исайя. — Шейнделе моя. У тебя самое красивое имя в мире.
— Когда умерла твоя жена, Исайя? — спрашивает Шейла.
— Пятнадцать лет назад.
— А отчего?
— Знаешь, мне кажется, просто устала. Она никогда не болела, всю жизнь работала. А потом стала слабеть и умерла. Врачи говорили: «Сердце». А я сказал: Варда просто больше не хотела жить. Ей надоело.
— Не понимаю, — говорит Шейла. — Как может надоесть жить? Мне никогда не надоест.
— Сколько тебе лет, Шейла?
Шейла качает головой:
— Не скажу.
— Ну скажи, — упрашивает Исайя. — Я никому тебя не выдам. Мне, например, восемьдесят девять, и я этого не скрываю.
— То ты, — тихонько смеется Шейла. — Ты — другое дело. А сколько мне лет, забыла даже я сама.
— Почему это я другое дело? — обижается Исайя. — Ты хочешь сказать, что я выгляжу на свой возраст?
Шейла откидывает голову, щурит глаза и разглядывает его.
— Нет, — выносит она вердикт. — Ты не выглядишь на свой возраст. Ты выглядишь мужчиной вне возраста. Тебе идет.
— У тебя длинные ресницы, — говорит Исайя. — У Варды тоже были длинные ресницы. Я любил их гладить пальцем, вот так.
Он подносит палец к ресницам Шейлы и гладит их.
— Это как гладить крыло бабочки. Так же страшно случайно повредить.
— Меня не так просто случайно повредить, — усмехается Шейла. — Я крепкая.
Исайя обнимает ее за плечи.
— Ты хрупкая, Шейнделе, — уверенно говорит он. — Ты самая хрупкая. Я никогда тебе не поврежу.
Он осторожно наклоняется к Шейле и целует в губы. Шейла закрывает глаза.
— Исайя, я двадцать лет не целовалась.
— Ты врешь, — шепчет Исайя, не отрывая губ от ее лица, — ты все врешь, моя старая девочка. Тебя целуют каждое утро, ты просыпаешься, и ангелы целуют тебя в глаза. А еще тебя целуют каждый вечер: ты засыпаешь, и мои мысли приходят тебя целовать.
— Ты романтик, Шая.
— Я реалист, Шейнделе. Я не хочу умереть, не успев узнать, как пахнет твоя кожа.
— Моя кожа пахнет старостью и мылом.
— Твоя кожа пахнет свежестью и земляникой.
— Это мыло такое, Шая. Земляничное мыло.
— Это твоя кожа такая, Шейндл. — Исайя целует Шейле лицо и руки. — От нее пахнет твоими мыслями и теплом.
— Мысли не пахнут.
— Твои мысли пахнут чем-то неприличным, — говорит Исайя ей на ухо. — Я это чувствую.
— Это твои мысли пахнут чем-то неприличным! Тебе не стыдно?
Исайя останавливается и смотрит на Шейлу с интересом.
— Шейнделе, ты не хочешь мне говорить, сколько тебе лет. Ладно, не надо. Скажи мне только одно: семнадцать тебе уже есть?
