— Я из-за тебя обожглась!
— Из-за меня? — фыркает Мири. — Ладно, пей свой чай.
— А что дальше-то было? — Нили трет коленку.
— Примчалась Гитина дочь, шумит, гремит, где мама, что случилось, почему похоронное бюро… Кричит в коридоре на Иланит, рыдает, ругает наше отделение, требует директора… К маме, что характерно, не заходит. Сразу к директору, ага. А на ее голос выходит Гита. Она как раз прилегла передохнуть, и ее разбудили вопли дочери, которая рыдает, почему без нее похоронили маму.
— С ума сойти, — Нили смеется в голос, — ну она успокоилась хотя бы, когда увидела, что Гита вполне жива?
— Если бы, — вздыхает Мири. — Она заорала еще громче. Потому что ее по-прежнему интересовали два вопроса. Первый: почему в отделении творится такой кошмар?
— А второй?
Мири хмыкает и глотает чай.
— А второй — где мамина новая шерстяная кофта…
Нили потягивается и смотрит на себя в зеркало, морща нос.
— Телевизора не нужно, честное слово. Всё есть.
— Не нужно, ага, — соглашается Мири. — Ты еще не знаешь, чем все кончилось.
— Неужели еще не конец?
— Почти конец. Вечером позвонила дочь Доры.
— А ей-то что было надо?
— Она хотела узнать, как получилось так, что ее мать оказалась в похоронном бюро в чужой одежде.
* * *
Исайя осторожно берет Шейлу за талию. И закашливается.
— Ты простужен? — пугается Шейла. — Я аллергик, мне нельзя болеть.
— Нет, нет, — машет рукой Исайя, — я здоров. У меня просто астма.
Шейла гладит ладонью его лицо.
— Как тебя называла мама? — спрашивает она.
— Шайка, — отвечает Исайя. — Нас было двое братьев, я и мой младший брат Иегошуа. Его она называла Шуйка. Наша мама была из России и объясняла нам, что «шайка» по-русски — это команда бандитов. Как мы.
Шейла улыбается, показывая блестящие белые зубы.
— А Шуйка?
— А Шуйка — это мой дурацкий младший брат. Он погиб в Войне за независимость в сорок восьмом году. Я жутко ревновал его к маме, знаешь.
— Почему? Мама больше его любила?
— Да нет, не думаю. Просто он погиб, понимаешь? И мама с тех пор гораздо больше думала о нем, чем обо мне. А тебя как мама в детстве называла?
Шейла вздыхает:
— Шейнделе. При рождении меня назвали Шейндл. А уже потом, в Америке, я переделала имя на Шейла — в университете Шейндл звучало странновато. Но мама меня так и звала всю жизнь. Ей нравилось.
— А тебе? — спрашивает Исайя и перебирает длинными пальцами длинные волосы Шейлы.
— Мне тоже, — тихо отвечает Шейла. — Но я никогда в жизни и никому в этом не признавалась. Я всю жизнь была очень современная американская дама.
