Новые вооруженные силы Германии приняли первое боевое крещение раньше, чем закончился процесс их до предела ускоренного создания. Вопреки воле и убеждению немецких военных руководителей на них опять была возложена задача ведения мировой войны.
Парадоксальное положение, в котором оказался немецкий солдат в период второй мировой войны, было беспрецедентным. Если в первую мировую войну монархическая армия оказалась лишенной своего монархического руководства, то теперь народная армия тоталитарного государства была отдана в руки «фюрера и главнокомандующего вооруженными силами», для которого солдат ввиду его замкнутости и своеобразной профессиональной морали по отношению к нацистскому мировоззрению был не чем иным, как чуждым и подозрительным инструментом, и который злоупотребил им до такой степени, что этот инструмент оказался полностью разрушенным. Для фюрера боец был лишь частью техники, неким подобием моторизованного оружия. Как к солдату, так и к технике в этой войне, ведшейся без всякого учета сил и средств, предъявлялись чрезмерные требования, выполнить которые они были не в состоянии. Цель войны ввиду ее необъятности вполне соответствовала склонности военных руководителей к гигантомании. Стратегия и тактика приняли формы «мировоззрения». Гибкость была подменена догматизмом. Учет возможных неудач — это основное правило в руководстве боевыми действиями войск — был запрещен. Жертвы, принесенные, например, в Сталинграде, где упорно удерживались по сути дела уже потерянные позиции, были бессмысленными. Высокие качества войсковых командиров не нашли себе применения, потому что их сковывала воля дилетанта и фанатика, стремящегося к безраздельной власти. Одновременно с этим нацистская партия бессознательно работала над моральным разложением солдат, дух сопротивления которых был ослаблен в результате превращения армии в многомиллионную. Сомнение в победе считалось достойным смерти, вера в непогрешимость фюрера — высшим законом. Стремление к сохранению своего уже почти потерянного престижа привело командование к принятию роковых ошибочных решений. Двойной натиск, изнутри и извне, угнетал мыслящих людей сверх всякой меры. Широко разветвленная система террора душила всякие оппозиционные настроения в самом их зародыше. И все же среди представителей офицерского корпуса, которые разбирались в событиях, а также в невоенных кругах возникла мысль о сопротивлении. В конфликте между долгом и разумом зрело решение о покушении на главу вооруженных сил. Это был акт, посредством которого немецкая военная система могла одновременно поднять себя в глазах других и ликвидировать. В нем, помимо личной опасности, заключалось последнее величие жертвы. Однако предотвратить то. что было предначертано судьбой, этот акт уже не смог.
