Но я знаю, ничего во мне не изменилось, и чтобы хоть как-то отобразить, что да, я понял, у вас беда, я улыбнулся девушке с мокрыми руками улыбкой, которая всех пугала. По спине девушке, очевидно, прошла судорога, ибо она вздрогнула.
— Действительно не вернулись? — я скривил губы, почти насмешливо, почти грубо, но в то же время никто никогда еще не сомневался в моей вежливости. Для своего же блага. — Ни одного?
По тому, как задрожали губы у молчаливой женщины с длинной шеей, которая стояла совсем рядом с бородатым господином, я понял, что на этот раз смогу заработать даже больше, чем ожидал; наверняка у неё не вернулся сын или ещё кто близкий.
С той же напускной ленивостью и безразличием я прошествовал к ближайшему креслу, сел в него, положив ногу на ногу и сплетя пальцы рук, и пытливо уставился на эту семью, намекая: а вот сейчас время для подробностей.
Денег мне обещали много, очень много.
В дорогу мешок мне собирала маленькая светловолосая девочка; она смотрела на меня большими глазами, но скорее печально, чем испуганно.
Когда всё было готово, я поблагодарил её, а она в ответ снова посмотрела на меня пристально и печально.
— Сэр, — сказала она. — Они наверняка не сообщили вам об этом. Но там, в горах, есть замок. И если вы его увидите, не ходите туда.
Я с серьезным видом кивнул, но не придал словам девочки никакого значения. Всем известно, что это замок наследного графа Драгоса, который навёл, наконец, в своем городишке, в этой ненормальной стране хотя бы подобие порядка; и спокойствие золотой чаши у колодца — его рук дело. Про золотую чашу я много слышал, и мне, признаться, было бы даже любопытно взглянуть, правда ли это; к тому же его город был следующим, который я намеревался посетить.
Я запомнил эту девочку только потому, что у нее глаза были грустные, и это неуловимо напоминало мне Терезу, ту самую монашку с темными кудрями. Я отошёл уже на добрую милю от дома священника, а когда обернулся, светловолосая фигурка все еще стояла и смотрела мне вслед.
Горы ночью — то ещё удовольствие, доложу я вам, особенно под Рождество, когда температура воздуха, кажется, опускается так низко, что просто ниже некуда; падение ангелов и то было не таким внушительным, как падение температуры, а самое паршивое, что первыми у меня отмерзли руки, а в моей работе они — вторые по важности после головы. А метель, заполнявшая собой все небо и землю, один снег и справа и слева, вилась в своем предпраздничном танце, как будто в дикой звериной радости, так пируют звери после удачной охоты, и мне тоже отчасти знакома такая безудержность; но поймите меня правильно, я не одобрял такого, если это мешало мне видеть, где заканчивается горная тропинка и начинается пропасть.
