Все уже достаточно знали о припадках богомолки, которые предполагали общение с блаженными и ангелами. После приступов на нее накатывали видения, она источала целый шквал предсказаний и сумбурных посланий, потом при всеобщем возбуждении и воодушевлении происходило какое-нибудь чудо. Карлик поправил ей язык, вставив в рот платок и почтительно вытер пену, вытекавшую изо рта. Она мычала; глаза закатились, лицо ее исказилось в дикой гримасе, а тело корчилось, словно она была одержима сотней дьяволов. Священник, обильно потея под облачением, подошел к ней с вытаращенными глазами и, подняв распятие, попытался заговорить падучую.
— Exsurge, Domine! [74] — изрек он на бесполезной латыни, надеясь на чудо.
Наконец конвульсии прекратились, и перламутровая бледность монахини сменилась живым цветом кожи, взгляд ее из мутного стал прямо-таки сверкающим. По храму витал сверхъестественный ужас, но тут она благостно улыбнулась, будто спускаясь из потустороннего мира, где общалась с целой когортой архангелов, и принялась бормотать бессвязные слова; присутствующие стояли тихо, но король тем не менее поглядывал на нее со скептическим видом и что-то едко шептал магистру Калатрава [75]. Ни для кого из жителей Севильи не было секретом, что популярная в народе воинствующая монахиня водила дружбу с королевой Марией, которую дон Альфонс XI презирал всем сердцем.
Тем не менее все жаждали выслушать внеземное послание и навострили уши. Донья Гиомар театрально приподнялась, поддерживаемая бесформенным карликом Бракамонте, и, опершись об амвон, набрала в грудь воздуха. Тут же, будто только что из рая, громким голосом она рассказала о своем видении, завораживая присутствующих поднятыми над головой перстами.
— Exuadi verbum meum, et intende mihi [76]. Овладел мною дух Господень и просветил меня. — Она глубоко вздохнула и, глядя в пространство, исступленно заговорила: — Пятый ангел вострубил. Отворился кладязь бездны. И вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы, чтобы делала вред только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих. Царем над собою она имела ангела бездны; имя ему Аваддон. Одно горе прошло; вот, идут за ним еще два горя[77]. Господь мой, ты один это знаешь!
Здесь она удалилась, в церкви витал ропот скептиков и шепот пораженных этой речью.
— Что она этим хотела сказать? — спрашивали люди друг у друга.
Яго трагический тон провидицы показался фальшивым и экзальтированным. Тем не менее напрашивалась мысль, что «послание» как-то странно соотносится с последними событиями. Присутствующие в недоумении перешептывались, король с плохо скрываемым раздражением перекрестился и с достоинством встал.
