Одним движением проснувшейся чувственности сбросила она браслеты и другие украшения, которые зазвенели по полу. Ее голубая туника плавно опустилась на пол. Все сомнения рассеялись. Тени еще более истончили ее фигуру, серебряная нагота ее тела заставила медика побледнеть. На ней оставался лишь тюрбан, ленты которого спадали на алебастровые плечи и сапфировое колье. Яго не ожидал ничего подобного и почувствовал себя выпавшим из потока времени. Охваченный вожделением, он только и смог произнести:
— Ради Христа милосердного, я никогда не видел ничего прекраснее.
— Разве тебе нужно зелье той сводни, чтобы обнять меня?
— Нужно не зелье, а микстура, чтобы вернуться в мир, ведь это сон!
Желание, терзавшее Яго, стало неудержимым. Девушка опустилась на ложе и с приоткрытыми губами стала обрушивать одну за другой башни своей неприступности, перекинув этому христианину с горящим взором мост ко всем своим прелестям. Жаркий мрак царил в алькове, раскаляя угли взаимного притяжения. Субаида робко придвинулась и скинула головной убор; локоны шелковистым потоком хлынули на лицо юноши, затрепетавшего от охватившей его звериной чувственности.
— Да обними же меня, — попросила девушка, тихо целуя уголки его глаз и губ.
Субаида безоглядно отдалась ласкам своего друга, который кинулся в пропасть ее нежности и собственной страсти. Он пылко гладил ее сжатые бедра, нежно целовал спину и сладкие груди. Их тела сплетались воедино в невообразимой неге. В исступлении мусульманка схватила с полки маленький флакон и опрокинула пьянящий мускус на торс своего любовника, чтобы затем губами расписывать его пульсирующее тело вожделенными арабесками.
С губ юноши сорвался слабый стон, он с силой притянул ее к себе, мусульманка в полную силу почувствовала в себе его тугую горящую плоть, и они перешли пределы экстаза, охваченные сладкими чарами.
Лишь торжественные ноты монастырской звонницы Милости вывели их из сладкого забытья. Глаза Субаиды привыкли к темноте, она протянула руку и стыдливо прикрыла себя вуалью. Потом благодарно и меланхолично сказала:
— Это сладкое потрясение я никогда не забуду. Я будто нашла в тебе оазис посреди пустыни моего изгнания.
— Если оазис — мое сердце, то отныне ты царствуешь в нем навсегда, Субаида.
Неожиданно одинокая слеза скатилась по ее лицу, и Яго растерянно понял почему: это чувство вины. Он поспешил утешить ее:
— Любовь моя, пусть твоя вера не заглушает голоса твоей души.
— Я жалею не о потере добродетели, просто поняла, что уже никогда не смогу полюбить другого. — Ее голос дрожал. — Но
