Старик пристально смотрел на нее, даже на таком расстоянии он видел или вспоминал? - капли, бежавшие вниз по бедрам, переваливающиеся, чуть покачиваясь, оставляя после себя дорожки, как струи ливней на стеклах - они извилялись между тоненьких волосков на икрах и плечах, жидко тянулись к пересохшему горлу песка, одна за другой пропадали в его бездонности, и небо с морем уже казались мелкими и бессильными, потому что вместе лежали в этом песке, покоились на шершавой груди. Запах прибоя щекотал невозмутимые ноздри и шумел в ушах ровным гулом, стукал в голове прыгающим в ликовании сердцем, отдавался в пальцах ног, подергивая подушечки сладкой дрожью. Старик не знал, исполнит она или обманет: даже если - он верит - снова выиграет... он ветхий и рассыпающийся, а она такая свежая... и все глядят ей вслед, и черногрудые самцы, и самки-завистницы, и тот мальчишка, которому она подкатила мяч, но она лишь расправляет плечи им в ответ и подставляет лоб солнцу, а ртом ловит новый ветер, проглатывает его струи в то время, как пляж тонет в теплой слюне и закрывается веками, чтобы незаметно, тайно от других, вообразить недоступное близким, превратить отказ в согласие - и мужчины вдруг переворачиваются на живот, скрывая волнение. Она уже так приблизилась, что глаза захватывают фигурку вместе с лазурными блюдцами, на которых лежит по одной солнечной дольке; чудится иногда - контуры блюдец расплывчаты, - будто это морские брызги, долетевшие досюда, сорвавшись с ее ступней, - мерещится, будто она восходит на облако, оттолкнувшись от переливчатой глади.
Раскинувшись в кресле, она молча достала из валявшейся тут же пачки тонкую бледную сигарету, и старик вынул из кармана белых широких брюк зажигалку, укрыв огонек между ладоней, дал прикурить. Озорно взглянув на него, креолка моргнула в сторону блюдец.
- Что море? - он так и остался сидеть, склонившись вперед, и она тоже не отстранилась:
- Море?.. Оно мое.
- Да. Теперь - да.
Девушка стряхнула пепел. Упав на белое, он рассыпался, и серые пылинки подхватил бриз, обрадовавшись добыче, - она затушила сигарету:
- Нет, все-таки не хочется... - и, неожиданно задумавшись, покосилась на блюдце. - Хорошо.
Оранжевое расслабление, брызнувший во рту сок, окативший десны, глоток, всего глоток - еще две...
- Ты видишь?! Видишь? Теперь у меня двадцать девять, - ее грудь вздымалась сейчас сильнее, чем после плавания, ресницы стали жесткими и колючими.
