– Миша! – вскричал он с изумлением.
Солдат взглянул на него, залился слезами и, бросясь в ноги, закричал:
– Ах, ваше сиятельство! Вас ли я вижу! – Князь поднял его и заключил в свои объятия.
Когда прошли первые минуты радостного забвения, Кемский объявил удивленным этою странною сценою офицерам, что этот солдат – сын его кормилицы, друг и товарищ его детства.
– Каким же ты образом попал в солдаты? – спросил Кемский с недоумением и состраданием.
– По вашему господскому приказанию, – отвечал Миша печально.
Кемский побледнел.
– Помилуй! Как ты можешь это думать? Что это тебе на ум взбрело, чтоб я, я отдал тебя в солдаты?
– Точно так, ваше сиятельство! Вы изволили меня послать с винокуром на свиданье с матушкою, но, не доезжая до села, в первой из деревень ваших, сотский остановил нас; винокура отправил далее, а меня заковал и послал с другими рекрутами в уездный город. Я бился, плакал, спрашивал, молил растолковать, что это значит. Мне отвечали, что уже до приезда моего получено ваше приказание – немедленно по приезде в вотчину забрить мне лоб за дерзкие поступки с вами, за обманы, за – не могу выговорить, ваше сиятельство, – за… воровство. Приказ исполнили в точности. Оправдания мои были напрасны. Я ссылался на ваши милости, на ваши ласки. "Видно, брат, порядком накудесил, – отвечал мне сотский, – когда такой добрый барин, как князь Алексей Федорович, отдает тебя в солдаты. По делам вору и мука".
– Да где же был мой приказ? – спросил князь. – Показали ль тебе его?
– Показывали, ваше сиятельство! Приказ был от имени вашего и сестрицы вашей, Алевтины Михайловны, и подписан Яковом Лукичом.
– Злодеи! – прошептал огорченный князь.
– Меня отправили с партиею к границе, на Волынь.
– И ты не писал ко мне? – спросил Кемский с укоризненным взглядом.
– Не посмел, ваше сиятельство!
– И ты думал, что я мог быть виною твоего несчастия?
– Несчастие было для меня одно, ваше сиятельство, что я разлучен с вами да не видался с старухою матерью, а она, впрочем, слава богу, здорова и больна не бывала – это выдумали. В службе же царской быть что за несчастие? Только неразумный мужик может называть это бедою, да разве еще семьянину больно расставаться с родными. А мне что? Рад служить царю, как служил вашему сиятельству. Только вы… – Слезы прервали слова его.
Князь уверил Мишу, что никогда не думал отчуждать его от себя, и убедил его, что все это сделано коварным управителем: ему совестно было обвинять не Тряпицына. Миша ожил душою, видя, что добрый его барин на него не гневен, и просил князя взять его к себе на вести, на все время войны.
