Алимари умолк. Кемский молчал также, с умилением глядя на лицо своего друга, пылавшее пламенем внутреннего восторга.
– Желал бы я, – сказал он наконец, – увериться собственными глазами, собственным слухом в истине того, что вы мне говорите и чему я, впрочем уважая вас, охотно верю.
– Для этого должны ждать случая, – отвечал Алимари. – Случай магнетического сна мог бы я доставить вам без труда, ибо это зависит от воли нашей, но вещий сон естественный есть дело редкое. Показать вам не могу, но могу рассказать случай, которому я был свидетелем и который подтвердят вам земляки ваши, офицеры двух полков. И это было очень недавно, не в далеком отсюда расстоянии.
– На странствиях моих по театру войны провел я вечер в Вероне. Проходя мимо одного трактира, услышал я хохот, прерываемый звоном рюмок и русскими восклицаниями. "Это наши!" – подумал я с удовольствием и, не утерпев свидеться с земляками, вошел в трактир: человек шесть артиллерийских офицеров ужинали по-русски, то есть с шумом и смехом. Я подсел к ним и вскоре с ними познакомился. "Веселитесь, забавляйтесь, молодые люди, – сказал я им, когда один из них стал извиняться предо мною в излишней шумливости их беседы, – вы моложе меня, но я далее вас стою от опасностей и смерти. Что будет завтра – не знаем; поживем весело сегодня". – "И не станем говорить об опасностях, – сказал один миловидный белокурый офицер, – они незванные пожалуют к нам на встречу; лучше потолкуем о родимой земле, о друзьях и родных, оставленных нами в России…" – "А тебе не худо бы, Александр, подумать и о вечности", – сказал другой, черноглазый остряк с значительною улыбкою. "Мне? – спросил первый, – почему ж именно мне, а не другому?" – "Потому что, потому, что мне это приснилось". – "Вот прекрасно!" – закричали все. "Ему приснилось! Двинскому приснилось! Вот пророк!" – Все хохотали, и Двинский вместе с прочими. "В самом деле, – сказал он, – я видел эту ночь странный сон. Я было совершенно забыл о нем, но теперь, глядя на Ладина, припомнил все обстоятельства. Выслушайте, что мне пригрезилось. Вы помните место прогулки нашей в Виченце за городом?" – "Как не помнить!" – вскричал другой. "По прекрасной каштановой аллее, к древнему монастырю, где мы не раз восхищались и унылым звоном колоколов и вечернею зарею". – "И где всем, кроме Ладина, бывало страшно!" – сказал третий. "Точно, – продолжал Двинский. – Вот мне снится, что я прогуливаюсь по этой аллее, подхожу к монастырю, вижу: отворены ворота и в ограде множество народу, вступаю в ограду, двери церковные отперты, во мгле древнего храма теплятся свечи. Вхожу туда: посреди церкви стоит на амвоне гроб лилового цвету". – "Лилового! – закричал один офицер. – Новая мода!" – "Вокруг гроба стоят незнакомые мне кирасирские офицеры, и только один наш полковник Ельцов. Подхожу к гробу, смотрю на покойника – это Ладин – бледный, ужасный. Я испугался и проснулся. Но это так ясно, так отчетисто представилось глазам моим, что я теперь мог бы нарисовать все. Как я обрадовался, уверившись, что это мечта!" Все молчали. Ладин призадумался. "Что за вздор! – сказал один офицер, старше прочих. – Этому ветренику пригрезилась какая-то дичь, и он всех нас опечалил. Полноте, господа! Выпьем за здравие нашего главнокомандующего и пожелаем, чтоб наши ядра скорее зажужжали в ушах неприятельских! В животе и смерти бог волен, а пока живы мы, грустить не о чем, менее всего о том, что приснится сытому или голодному!" Разговоры о других предметах вскоре изгладили это минутное впечатление грусти и грозных предчувствий. Ужин кончился весело. Я простился с офицерами и пошел в свою квартиру. На другой день я еще спал, как барабанный бой и стук колес по мостовой возвестили мне об отходе этих минутных, но искренних моих приятелей.
