* * *
– Гриффин О'Руни сводит меня с ума, я хочу, чтобы вы переговорили с ним. – Владетель Тревельяна злобным взглядом обвел окрестности. Он торопился. Экипаж только что проехал стоячий камень, четыре поля графства Лир расстилались внизу как свадебный килт[22]. Через несколько минут они будут в замке.
– Гриффин старается как может, сын мой. Но он стареет, как и все мы. – Отец Нолан оперся руками на терновую палку, которой был вынужден пользоваться все эти годы. Полированный брогам[23] Тревельяна раскачивался на надежных рессорах, однако священник кривился при каждом толчке, словно от боли в костях.
– Вы говорите о себе самом, отец. Я не старею. Отец Нолан рассмеялся:
– Нет? По-моему, здесь достаточно света, чтобы я мог сказать, что вижу перед собой мужчину, а не мальчика.
Улыбка его померкла, когда он заметил, с каким выражением Тревельян рассматривает окрестности.
Ниалл переменился за годы, прошедшие после встречи на совете. Гнев искорежил его нутро, как ветер старые вязы на кладбище. Лишь счастье могло исцелить раны Тревельяна, и священник иногда – как и сейчас – опасался, что оно может опоздать со своим приходом.
– Вам тридцать три года, Ниалл, – проговорил священник. – Многие в этом возрасте еще молоды, но не вы. Жизнь ожесточила вас.
Холодные водянистые глаза Тревельяна остановились на священнике.
– Тогда держите Гриффина подальше от моего кладбища.
– Он считает себя ответственным за него.
– К черту, какая еще ответственность!
Священник, привыкший к вспышкам гнева Ниалла, спокойно сказал:
– Это не секрет, что вы не любили девицу. Вы поспешили жениться на ней, чтобы посрамить нас вместе с гейсом. Вы забываете о том, что Гриффин хоронил их… глядел на них…
– Старик, оставь прошлое в покое, – прервал священника Тревельян. – И скажи, чтобы твои друзья сделали то же самое. Моя жена умерла тринадцать лет назад не из-за вашего гейса, а от осложнений беременности… беременности, к которой все вы не имеете ни малейшего отношения.
– Беременности, к которой не имеете никакого отношения и вы.
Холодное молчание превратило в мавзолей обитую теплой, рубинового цвета тканью карету, и Тревельян пронзил священника холодным взглядом.
– Сын мой, – мягко проговорил отец Нолан скрипучим от старости голосом, – приходите-ка в воскресенье к мессе – она поможет смягчить вам гнев…
– Гнев мой должным образом утешится, когда вы навсегда выставите О'Руни с моего кладбища.
Священник сурово поглядел на него, Тревельян отвел глаза и обратился к окрестностям.
