Бережно ласкающие кожу невидимые пальцы робко переместились чуть ниже, без всплеска проникая в расступившуюся перед ними влажную терпкость, настоянную на горьком вкусе сосновых игл. Пробежали вдоль линии шрама, мимолетом дотронулись до соска, а затем бесследно исчезли.
Испытав острое разочарование, мужчина непроизвольно потянулся за ними, надеясь удержать и продлить сладостные ощущения. Веки он не поднимал, опасаясь спугнуть хрупкий призрак мечты.
Ответом на эту неистовую мольбу жестов послужило уже знакомое касание, но теперь незримые ладони на бесконечно краткий миг оперлись на его полусогнутые колени, самым краешком выступающие из воды. Колыхнулась чуть теплая волна, лизнула обнаженные плечи, в один миг покрывшиеся мурашками. Повеяло полынью и каким-то незнакомым, будоражащим кровь ароматом. Сердце Полководца на миг застыло, чтобы рухнуть в пропасть от невероятного предчувствия. Что бы там ни было, но время грез закончилось. И он распахнул глаза.
Ослепительная и беззащитная в своей ошеломляющей наготе, перед ним стояла Госпожа Замка Дождей. Распущенные волосы ниспадали на плечи, обвивали небольшую упругую грудь, струились вдоль округлых бедер. Низ светлых прядей потемнел, напитавшись остывающей влагой, самые кончики их диковинными змейками расплывались по водной глади.
Мучительно медленно она склонилась над ним и провела чуткими пальцами по обезображенной щеке. Серебряный медальон закачался перед его лицом на тонкой цепочке; единственное, что оставалось на ней из одежды. В глубине хрустальной капли на мгновение сверкнула синяя искра и пропала.
Полуоткрытые губы были так близко, что Полководец ощущал прерывистое тепло дыхания, распадающегося в прохладном воздухе на отдельные струйки и лишь самым краешком долетающего до озябшей кожи.
Неужели она так же встречала и Императора? Это и было хваленое гостеприимство Замка Дождей? Алая пелена ярости, подогретая выпитым натощак вином, затмила взор и смела последние жалкие остатки разума. Крепкое тело взметнулось из воды, сильные мужские ладони сомкнулись вокруг тонких женских запястий, едва не переломав хрупкие косточки. Стоя в наполовину расплескавшейся бадье, он тряс её как кутёнка, выкрикивая все те безумные обвинения, которые в одночасье столпились в его голове, порожденные годами одиночества и тщательно скрываемой от себя самого завистью к своему блистательному сюзерену.
Она не сопротивлялась. Покорно стояла, опустив руки, и молча смотрела на него своими невероятно синими глазами. Лишь слегка вздрагивала, когда он, все больше распаляясь, усиливал хватку, оставляя глубокие отметины на безупречно гладкой коже.
