— О чём это ты, Герсла? — свей сдвинул брови. — Говори: открывала мешок или нет?
Задрожала Наумовна, но сумела дрожь унять.
— Не брала я ничего у вас.
— Что-то не верю я тебе, Герсла. Дрожишь вся, как листва на ветру. Лучше по — хорошему скажи, что сделала.
— Простите, что сразу не сказала. Когда я мешок к торокам привязывала, он развязался. Ну, я и заглянула в него.
— И что же? — чёрные брови сошлись у переносицы.
— Завязала я его снова, ничего вашего не взяв, Одином клянусь, — девушка свейских Богов не почитала, не верила в них, поэтому не боялась наказания за ложь.
Свей успокоился: для него клятва именем Одина была неоспоримым доказательством невиновности, и отпустил Гореславу.
Она присела на кухне и затряслась от страха. Что, если узнает хозяин, что солгала, забрала себе колечко, князем когда-то подаренное. Волнение её заметила Эдда. Она бросила свою стряпню и подошла к Гореславе.
— Что случилось? Говори, да не ври.
— Ничего, просто притомилась.
— Слышала я разговор твой с Гаральдом. В нём всё дело?
Наумовна покачала головой. Эдда отошла от неё, потянулась за пучком душистых трав, которые в мясо хотела добавить ("Чтобы хозяевам не болеть в морозы"), но уронила его. Гореслава бросилась поднимать, наклонилась, а кольцо Светозарово возьми да выпади, покатись по полу. Стряпуха хоть и была уже не молода, но глаза по-прежнему остры остались.
— Что это там у тебя упало?
— Колечко, — голос у девки дрожал. Что, если Эдда Гаральду о том, что утаила она от него.
— Как у тебя оно оказалось?
— Подарили. Я его потеряла, а теперь, вот, нашла.
— Поэтому голосок так перед хозяином дрожал?
— Поэтому. Эдда, милая, не выдай! Не выдашь?
Эдда покачала головой и прошептала: "Что за девка!".
Лёгкий студёнистый снежок падал на землю. Деревья стояли в нарядном белом уборе из дыхания вьяницы и куржевины.
Сигунвейн впал в некое подобие сна: жизнь в нём замедлилось, хозяйки реже выходили из дома, чтобы поболтать друг с другом, а служанки с каждым днём всё быстрее и быстрее бегали от дверей до хлева, чтобы подоить коров.
Гореслава встала на рассвете, выпила взвар из малины и клюквы, который сама варила каждый вечер, надела стакр на овечьем меху и вышла во двор проведать Дана.
Холодный ветер ударил в лицо, заставил поплотнее запахнуть платок. Корела в конюшне не оказалось, но она догадалась пройти по узкой тропке к заснеженному лугу. Возле соседского становика Наумовна чуть не упала: под тонким снежным ковром спрятался богач. "Эх, мне бы катанки, а не их сапоги, в которых в лютый мороз из дома не выйдешь", — вздохнула девка и чуть замедлила шаг.
