Эдда мало походила на свейку, скорее на корелку. Она могла говорить и делать что-то одновременно. С хозяевами Эдда говорила немного насмешливо и холодно, всегда спокойно и безразлично, однако, к Гореславе она благоволила, была с ней даже ласкова.
Кроме неё в доме прислуживала глухая Норма, которая редко появлялась на кухне и выполняла всю чёрную работу.
Наумовна с удовольствием выпила ещё молока и посмотрела на огромное медное блюдо, висевшее над очагом.
— Значит, родные тебя Гореславой кликали.
Девушка кивнула и спрятала лицо в мокрых волосах.
— А хозяин Герслой назвал. Ты его пойми, имя у тебя мудрёное, не всяк и произнесёт. Не обижайся.
— Я и не обижаюсь, только не будет мне здесь житья.
— Почему же? Хозяева добрые, а хозяйская дочь только с виду такая важная, а на самом деле она даже Вьяна пожалеет, если его хозяин ударит.
— А кто этот Вьян?
— Пёс наш. Стар он уже, под ногами вертится, а пользы от него нет. Ну, согрелась?
— Согрелась.
— Иди теперь в конюшню, дай лошадям сена и приходи к Гевьюн. Она скажет, что делать.
Когда Гореслава входила в конюшню, она чуть не столкнулась с коротко стриженным корелом в старом сером кафтане. Он посторонился, давая ей дорогу. "Какой молчаливый", — подумала девушка.
В конюшне пахло сеном и лошадьми, которых было пять, и все крепкие, длинногривые. Гореслава быстро отыскала сено и принялась кормить лошадей. Один жеребец, чёрно-пегий с широкими ноздрями, попытался укусить её за руку; девушка отшатнулась и рассыпала сено. Она бросилась собирать его и снова увидела корела.
— Что ж так с сеном-то поступила, — засмеялся он. — Гвен всегда кусается, когда дует сивер. Да как зовут тебя, красавица? Меня Даном кличут.
— А меня родные Гореславой назвали, а здесь Герслой кличут.
— В полон попала?
— Не уберегли Боги.
— А я у Гаральда холопом пятый год.
— И ни разу бежать не пытался?
— Пытался. Три раза убегал, три раза ловили; хозяин по спине плёткой прохаживался. А теперь привык. Лучше с лошадьми спать, в тепле и сытости, чем с собаками битым под поветью.
— А я с рабской жизнью не свыкнусь, убегу и не найдут.
— Куда убежишь? Тропинок лесных ты не знаешь, и зима в дверь стучит. Живи себе, поживай, может, на волю отпустят.
— И веришь, что так жить можно?
— Нельзя, да приходится. Гаральд к рабам и пленникам добр; у него жизнь сладкой покажется, коли у Сигурда горя хлебнёшь. Месяца четыре всего прошло, как велел он пленных новогородцев убить за то, что те товарами своими поделиться не захотели.
