Бирюк через двор пробежал, остановился, посмотрел на неё умными глазами и юркнул под крыльцо.
Заскрипели ворота, Гнедая неспешным шагом ввезла на двор пустую телегу. Егор угрюмый рядом с лошадью шёл, а Хват на телеге сидел, весело насвистывал. Старший Добрынич Гнедую пошёл распрягать, а молодший, заметив приунывшую Гореславу, к ней подошёл.
— Чего пригорюнилась, горлица, — он рядом присел, в очи ясные посмотрел.
— Взгрустнулось мне что-то.
— Чего ж так? По родному батюшке?
— И по нему тоже.
— Бросил, — напрямик спросил Хват. — Да ты не хнычь, ты девка красивая, ладная, любой тебя взять будет рад. Утри слёзы.
— Горюшко-то нескоро забывается, да быстро в ворота стучит.
Добрынич её по голове погладил; Гореслава ему к его плечу головушку склонила. И надо же было случиться, чтобы зашёл во двор Изяслав и увидал косу её у Хвата на плече. Быстрее зверя лесного бросился он к хозяйскому сыну и с бревна его на землю сшиб.
— Знаешь ведь, парень, что невеста она мне, — грозно сверкнули очи у кметя.
— Ложь баешь, не невеста я тебе. Говорила я, что не люб ты мне, и ещё раз повторю.
— Его, знать, любишь? Убью я его, моей только будешь.
— Ударишь друга моего, уйду из Черена. Есть в печище моём парень один, он в обиду меня не даст.
— Кто ж со мной, кметем, справится, — гордо Изяслав говорил, в силе своей не сомневался.
— Его сам князь с собой звал. Не хочу я видеть тебя больше, Изяслав, гуляй с Найдёной.
Гореслава встала и в дом вошла. Видела она, как парни во дворе силушкой мерились, но остановить не желала. На сердце кровоточинка появилась, которую заячьей кривцей не залечишь.
Миланья зерно в дальнем куту перебирала и с участием смотрела на Гореславу. Та у оконца сидела и рубахи свои нарядные заново перекладывала. Блеснуло меж ними колечко дарёное; повертела его в руках Наумовна и в тряпицу чистую завернула.
— Что грустите, девица красная, — чернавка работу в сторону отложила и к окну подошла. — Али день не хорош, али беда в двери постучала?
— Одна я, Миланьюшка, осталась.
— С женихом своим разошлись? А пригожий был кметь, волос светлый да густой, сила медвежья…
— Он, как кот, каждый день о другой мурлычет.
Тяжело вздохнула Наумовна и пожитки свои в сундук убрала и во двор вышла. У ворот Хват стоял; заприметив девку, он на улицу вышел. Крепко ему от Изяслава досталось, не хотелось парню ещё раз с ним встретиться. Гореслава снова вздохнула. "Вот, друга потеряла", — подумала она и тоже за ворота пошла. Долго бродила она по Черену, пока не очутилась на берегу Тёмной. День был холодный, солнце в облаках затерялось. На то и хмурень, чтобы хмуриться. Ребятишки на берегу первые опавшие листья подбирали, совсем Наумовну не замечали, а ей это и нужно было. Просидела она долго на пригорке у реки в льняной рубахе с платком ею связанным на плечах. Сивер слегка колол лицо, напоминал о скорой зиме.
