— Откуда же мне знать с добром ли, коли даже имени твоего не знаю.
Свей промолчал, только смело подошёл к крыльцу, рукой ворчащего Бирюка отстранил. Встал супротив хозяина, поклонился, но не до земли был тот поклон, лишь чуть голову наклонил.
— Сигурдом называют меня соплеменники, Сигурдом Рыжебородым. Слышал я, что ты, Добрыня Всеславич, плотник умелый.
— Если люди говорят, то правда.
— Прохудился у нас корабль…
— Не умелец я в корабельном деле.
— О матче тебе толкую. Поставишь добрую — щедро заплачу.
— Сделаю, — Добрыня кивнул головой.
Любопытство одолело Гореславу, потихоньку спустилась она в сени и дверь приоткрыла.
Свей неподалёку от крыльца стоял, приметил девичье лицо, на миг пред ним промелькнувшее.
— Как имя этой девы? — спросил он.
Промолчал плотник.
" Ой, беда с тобой, девка неразумная, — причитала Белёна Игнатьевна, в окошко посматривая. — Бедная мать твоя, у которой ты, непутёвая, уродилась. И хвори-то за тобой по пятам ходят, да и ума Боги не дали. Сидела бы тихо себе в горнице, приданое бы себе шила. Недобрый глаз ведь у бородача того, как бы не сглазил, красавицу".
Гореслава помалкивала; сама не рада была, что на глаза свею показалась.
Гости заморские скоро со двора ушли, вместе с ним и хозяин со старшим сыном. Хозяйка же возле печи копошилась, Миланью за снедью в клеть поминутно посылала.
Аромат щей поплыл по избе, вылетел во двор. Собаки его учуяли, заскулили, косточки сахарные поджидая.
Наумовна в куту сидела, за умелыми хозяйскими руками следила. Скучно ей было да и взгрустнулось немного. Кузнец с женой только к обеду из града возвратились, поэтому поговорить ей не с кем было. Но вот Миланья села подле неё на лавку с сочной морковиной в руке. Работы для неё пока Белёна Игнатьевна не нашла, вот и отдыхала чернавка.
— А что, Миланья, давно ли ты живёшь тут?
— Девчонкой совсем малой купил меня Добрыня Всеславич.
— У кого купил?
— У датчан. Наше печище у самого берега Варяжского моря было… Пришли они в берёзозоле, избы наши пожгли. Тын двора нашего обгоревший весь в крови был… Меня, малую, на ладью притащили. Кричала я, к матери рвалась… Матушка моя ко мне руки тянула, не выдержала, побежала… Убили её. Топором. А я… Я с датчанами три года проплавала до того, как в Черен меня привезли. Там и продали. А хотели, помнится, везти в Альденгьюборг.
— Альденгьюборг?
— В Ладогу, князя варяжского град.
— Расскажи о датчанах.
— А что рассказывать? Звери они, не люди. И имена — то у них тоже звериные.
