— Жека!
Женя вздрогнула. Пожаров неслышно появился из-за угла. Он улыбался, в темных выпуклых глазах его словно горели лампочки.
— Я не хочу, чтобы вы меня называли «Жека».
Пожаров удивился:
— Неужели обиделись? Я ведь слышал, что вас так тетя Наташа называет.
— Ну мало ли что. Тетя Наташа может называть как хочет. Она — своя.
— А я?
Женя посмотрела на него с таким холодным изумлением, что Пожаров сразу потерял свой уверенный тон.
— Хорошо, Женя, помиримся. Пока буду называть вас, как все… как чужие.
Жене казалось, что косынка на ее шее сейчас вспыхнет. Что ответить? Как скрыть свое отвращение? И как это вообще в таких случаях отвечают?
— Смотрите-ка, народу-то! — Пожаров с усмешкой кивнул в сторону правления. — Можно подумать, член правительства приезжает. А всего-то Вера Грамова. Ах, как у нас любят создавать героев, создавать им репутацию, славу…
— А почему это ей надо создавать славу? — нахмурясь, возразила Женя. — Она свою славу заработала.
— Да, герой, нечего сказать, — продолжал Пожаров. — Минин и Пожарский. А ведь если трезво посмотреть, без розовых очков, кому это нужно? Во-первых, директору, чтобы его совхоз гремел. Не обижайтесь, Женя, я не хочу оскорбить вашего отца, он очень умный и деловой человек, на его месте я точно так же добивался бы этого. Во-вторых, это нужно парторгу: вот каких мы людей воспитали! А еще это нужно для того, чтобы и других заставить работать так же беззаветно — равняйтесь по Грамовой, что же вы, она может, а вы нет? А почему нет? Давай, давай, равняйся на «маяки»! Вот они для чего нужны, наши герои, если смотреть трезво.
Женя уставилась на него посветлевшими от гнева глазами.
— Что? Что такое?
— Вас это смущает? А почему? Просто вы не умеете еще видеть жизнь, как она есть, вот что. А я умею. Но, к сожалению, у нас любят все розовой краской подкрашивать. А скажешь правду — не нравится.
— Вы — циник. Я никогда не буду видеть жизнь такой, какой вы ее видите. Я не хочу больше слушать вас.
Женя ускорила шаг, потом побежала. Пожаров не стал догонять ее. Она подбежала к правлению, пробралась к Руфе и взяла ее под руку. Руфа молча пожала ее локоть.
Мать Веры Грамовой, Авдотья Кузьминична, в новом синем платке стояла рядом с директором. Ошеломленная неожиданной славой, растроганная вниманием, она стояла молча, изо всех сил морща губы, чтобы не улыбаться уж так откровенно. А то ведь подумают, что она хвалится своим счастьем и себя не помнит от гордости за свою дочку. Она старалась держаться скромно и незаметно, ласково отвечала, если к ней обращались. Но отвечала невпопад, потому что не слышала, о чем идет разговор, а только смотрела и смотрела на дорогу, в ту сторону, откуда должна появиться машина.
