Так и водворилось прочное спокойствие и семейное благополучие в доме Каштанова, за которое не переставала дрожать его нежная и ревнивая жена.
— …Папа, а ты ведь и правда ничего себе, видный, — продолжала подшучивать Женя, — вот только глаза у тебя желтые.
— А у тебя не желтые? — притворяясь обиженным, ответил Савелий Петрович. — Гляди-ка, у тебя еще желтее моих. А у меня карие, вот тебе.
— Молчите, болтуны! — Елизавета Дмитриевна обиделась и за дочь и за мужа. — Желтые глаза только у кошек бывают.
— А все-таки у нее желтые, — не унимался Савелий Петрович.
Елизавета Дмитриевна прихлопнула ладонью по столу:
— Перестань! Ты вот ответишь мне или нет: зачем это тебе — все на озеро да на озеро? А?
— Ох! — Савелий Петрович несколько секунд с сожалением глядел на жену. — Удар-ни-ца у нас Вера! В Москву ее вы-зы-вают. Может, еще и ор-ден да-дут!
— Веру — в Москву? — переспросила Женя. — Веру Грамову?
— Именно Веру Грамову! Утятницу из совхоза «Голубые озера». — Савелий Петрович самодовольно крякнул. — Да. Героями люди не рождаются. Их надо воспитывать. Так что, если разобраться, кое-какая и наша заслуга в этом есть.
— И не кое-какая, — поправила его Елизавета Дмитриевна. — При другом директоре об этой Вере и слуху не было бы. Подумаешь — уток вырастила.
— Так ведь семь тысяч — одна.
— Да. Но только при твоей заботе. Потому что ты чуть свет встаешь. Потому что у тебя уже с утра рубашка на плечах мокрая.
Женя задумалась, машинально помешивая чай. Вера Грамова едет в Москву. Полуграмотная, грубая, в брезентовом фартуке, в сапогах… Ее зовут в Москву, ее знают в Москве! А она, Женя, образованный человек, дочка директора, начитанная, талантливая — ведь даже Григорий Владимирович сколько раз говорил, что она талантливая! — она, возможно, никогда не будет в Москве… Целую жизнь проживет, а в Кремль ее так и не позовут…
Отец кончил завтракать и шумно встал из-за стола. Женя поднялась тоже:
— Папа, мне надо с тобой поговорить.
Но отец уже надел свою белую полотняную кепку, заправил под нее густые, с проседью волосы.
— Тебе? Со мной?
— Да, папа. Очень серьезно.
— И почему это всем со мной все время поговорить нужно, — усмехнулся Савелий Петрович, — даже моей собственной дочери!
— Но, папа!
Савелий Петрович уже был в палисаднике.
— Как-нибудь встретимся! — смеясь, крикнул он, крупно шагая к выходу и помахав на прощанье рукой.
— Но ведь мне же очень нужно! — Женя выбежала вслед за ним.
В ответ прошелестела тронутая ветерком вырезная листва золотых шаров да прочирикала что-то пичужка…
