Но Еруслан был неумолим.
— Возражаю! — пробасил он во всю мощь своих необъятных легких. — И притом категорически. Утро — это ведь уже завтра, верно? А исторический день для завхоза — это сегодня. Смекаешь?
— Тогда давайте так: я вам сейчас — свой ужин, а вы мне утром — свой завтрак, — предложил Яша.
— Мужской разговор! — согласился Еруслан и пожелал Яше спокойной ночи.
Только сейчас, оставшись один, Яша оглядел жилище Владимира Александровича. Штрек как штрек. Не слишком широкий и не очень высокий. Нормальный, пригибаться не надо. В углу кованный железом деревянный сундук, медный чайник, бачок с водой. Напротив, у стены, на аккуратной каменной ножке квадратная каменная плита — стол. На нем телефон-вертушка, знакомый томик рассказов Джека Лондона, фарфоровая чернильница, пепельница с царицей Тамарой. Возле стола две каменные «табуретки» и какая-то большая корзина, прикрытая куском рогожи. На крюках, вколоченных в стену, — полушубок, ватные брюки, автомат.
Яша убавил в висевшей над нишей «летучей мыши» огонь, натянул одеяло до подбородка, закрыл глаза. Так, с закрытыми глазами, он пролежал долго, может, час или два, но сон не приходил. Где-то недалеко раздавались голоса. Кто-то негромко пел об отважном Ермаке и «товарищах его трудов». Да, в такую ночь уснуть было нелегко. Там, наверху, с передовых позиций в порт шли отряды красноармейцев. Последние защитники Одессы до рассвета спешили попасть на последние уходящие в Севастополь корабли. Завтра в городе уже будут фашисты. Завтра… Каким же он будет, этот завтрашний день? Яша достал карманные часы — подарок командира, — щелкнул крышкой. Светящиеся стрелки показывали без четверти три. Завтра уже наступило…
Задремал он только к самому утру, но тотчас почувствовал прикосновение чьей-то руки.
— Проспишь все на свете! — рокотал Еруслан, держа в руках два ароматно дымящихся котелка, — Через двадцать минут отправляемся на торжественную встречу гостей.
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Ровно в десять часов утра партизаны вышли из катакомб и устроили засаду вдоль дороги, спускавшейся в балку.
С командиром, Ерусланом и дедом Гаркушей Яков залег в придорожной воронке. Еруслан и дед лежали не шевелясь, напряженно смотрели вдаль. Бадаев наблюдал за степью через бинокль. Дорога была пустынной. Противник словно знал, что его ждет, и не торопился.
Утро стояло теплое, солнечное. После пребывания в затхлом и сыром подземелье было приятно лежать на земле под открыли небом и вдыхать полной грудью свежий степной воздух. Пахло дорожной пылью, терпкой сухой полынью, неубранной ботвой дынь. Справа, за балкой, о чем-то шушукались на ветру подсолнухи, за виноградниками в багрянце садов утопали белые хаты села Нерубайского. Высоко над степью летела журавлиная стая.
