Жить воспрещается | страница 45



Мы стояли как на параде.


* * *


Связка писем. Воспоминания — мрачные и светлые. Светлее всех — минута нашей встречи после штрафа Мы молча держались за руки и сквозь слезы смотрели друг на друга. Даже полузнакомые стали в эту минуту старыми друзьями. Без клятв. Навсегда.

ПЕТУШОК

В безлунную ночь звезды ярче сверкают.

Пословица

Жизнь в концлагере приводила людей — я имею в виду настоящих людей — к организации. Из колодца, сами понимаете, одни выход — наверх.

Слово «организация» не произносилось. Но час за часом, день за днем, будто к магниту, тянулось к ней все сильное духом, железное, что ли.

Кандидатский стаж? И мгновенье и вечность.

Членские взносы? Жизнь. И честь. Готовность вынести пытки.

Устав? Беречь товарища и, когда надо, молчать. Беречь товарища — а уже потом думать о себе.

Но прежде всего — вредить фашистам всюду, где и как только можно.

Передать чистую тряпку для перевязки. Уступить слабому лучшее место на нарах. Поделиться окурком, коркой хлеба. В нужную минуту подбодрить хотя бы простым пожатием руки.

Так выглядело в жизни, то, что газеты и ораторы выражают сухими, как осенние листья, словами «формы работы». Гудел, не умолкая, в этом мрачном застенке колокол совести.

— Листовку бы насчет «петушка», — не то советуясь, не то поручая, сказал мне «дядя Сергей». Прощаясь, он незаметно оставил в моей ладони две узенькие полоски чистой бумаги. Кто-то украдкой оторвал их от немецкой газеты и передал нам.

Фашисты боялись листовок. И попадись кто с этими полосками — ждали его допросы, пытки, расстрел…

Бумага жгла ладонь. А в голове звучала детская припевка: «Петушок, петушок, золотой гребешок, масляна головушка, шелкова бородушка»… Детство… Да было ли оно? Воспоминания оборвал выстрел. Кого-то убили, кого-то из нас.

Я написал на полосках: «Петушок» — наш враг. Дайте ему осесть на дно. Наша жизнь нужна Родине!»

Утром на дверях барака белела полоска бумаги. Но это была не моя листовка. И слова не те. И рука не та. Листовки видели на столбах, и в третьем и в шестом бараках там где-то висели и мои полоски, и люди читали их.

Через несколько дней я снова получил задание:

— Выступим еще раз против «петушка». Люди мрут, ухи.

— Сделаю, — ответил я, А сам не верил, что наши листовки помогут.

— Думаешь, дохлую лошадь подковываем? — угадав мои мысли, сказал «дядя Сергей», Капля камень долбит!

Когда листовки появились снова, немцы будто с цепи сорвались. Стали брать людей без разбора. Одних избивали других задабривали: старались нащупать организацию. А она получила сигналы: «Петушок» все прибывает! Действуйте!»