— Ротармистки! (Это уже к нам). От вас отказался даже Красный Крест! Но мы, немцы, руководствуясь принципами гуманности, передаем вам посылки, конфискованные у полек. Вам, ротармистки. Не бойтесь. Это — наш подарок.
«Надо же, — думаю я взволнованно:- здесь, на плацу, мы не сможем сговориться…»
А тем временем эсэсовки уже перетаскивают посылки к строю нашей колонны. Швыряют ящики. Один разбился — по асфальту покатилась консервная банка, вывалились кубики сахара, пакетик с галетами. Давно невиданная снедь. Не в силах отвести от нее взгляда, я глотаю годную слюну.
Упал еще кто-то.
Началась, наконец, перекличка. В нашей колонне счет живых оборвался на цифре 382. («Что же это, — проносится в голове. — Ведь совсем недавно нас было 704»).
К сердцу подступает холод. «Знай мы об этом раньше, организация решила бы, как быть…»
Снова из громкоговорителя:
— Русские! После пересчета вы забираете посылки и маршируете в бараки! Приятного аппетита!
— Мы не возьмем посылок! — раздается знакомый низкий голос нашей «мамы». Раздается, словно выстрел.
Эсэсовки забегали.
— Эту — в карцер! А мы сейчас посмотрим. Кто хочет получить посылку — шаг вперед! Тишина.
— Повторяю: кто хочет получить посылку, пусть сделает шаг вперед. Разрешается выбрать любую.
Какое тяжелое висит молчание… И вдруг… Неужели?
Нет, это не шаг вперед. Это еще кто-то сделал шаг в вечность…
Старшая надсмотрщица подходит к нашей правофланговой. Это Мария — военфельдшер из Севастополя. Она еще не член нашей организации. Ей голос «мамы» — не закон…
— Ты отказываешься от подарка? Отвечай!
Ответа не слышно. Зато слышен звук пощечины.
Эсэсовка подходит к самой старшей из нас — Ольге Васильевне. После воспаления легких она еле держится на ногах. Белая как мел. Черные провалы запавших глаз… Неужели и ее ударит эта зверюга с лицом звезды?
И снова. Вопрос. Молчание. Пощечина…
Моя щека горит. Я вздрагиваю от каждого удара, который обрушивается на подруг. Я вздрагиваю и съеживаюсь от каждого удара. Но по мере того, как эсэсовки удаляются к другим шеренгам, а строй наш остается недвижим, я незаметно для себя выпрямляюсь. Все во мне наполняется радостью. Хочется смеяться и петь. И еще: хоть краешком глаза увидеть, что делается в строю полек, француженок, чешек.
А за спиной продолжается: «Берешь посылку?» Секунда тишины. Удар. И так — до последнего человека в строю.
В тот день нас оставили без еды. Назавтра после пересчета до позднего вечера мы выстояли штраф.
