На повороте рыдван накренился — стрельцы подскочили, поддержали.
— О Мать Божья! — подняла руки гофмейстерина. — Варварская страна, варварские дороги! Этот дряхлый рыдван сведет меня в могилу.
— Не огорчайся, милая пани Аделина, Господь ниспослал нам тяжкое испытание, как сказал бы преподобный папский нунций Рангони.
— Проклятый иезуит! — выкрикнула гофмейстерина. — Я помню, каким соловьем разливался этот коварный монах в сутане епископа!
Марина улыбнулась:
— Пани Аделина так не любит папского нунция?
— За что его любить, моя кохана госпожа? Он назывался твоим пастырем, а покинул нас, как только москали убили царя Димитрия.
— Нунций Рангони, верно, в Кракове или у круля в Варшаве. Вспоминает ли он свою духовную дочь? — Сделав скорбное лицо, Марина передразнила епископа: «Ты же, дочь моя, став московской царицей и будучи верной католичкой, должна воздействовать на супруга своего, и не сразу, постепенно обратить его в веру нашу…»
Гофмейстерина всплеснула руками:
— Моя кохана госпожа так хорошо показала проклятого нунция, что я услышала его голос.
— Милая Адель, — печально ответила Марина, — орлицей взвилась я в небо, курицей ощипанной возвращаюсь в Речь Посполитую.
Глаза гофмейстерины увлажнились.
— Мать Божья, облегчи судьбу моей коханой госпожи.
Рыдван снова затрясло. Пани Аделина поморщилась:
— Лучше бы лежать мне на жесткой постели в скверном городке Ярославле, чем отбивать зад в дрянном рыдване.
Марина прищурилась лукаво:
— Особенно если рядом горячий стрелецкий десятник.
Гофмейстерина обиженно поджала губы.
— Прости меня, милая Аделина. — Марина примиряюще протянула руки. — Я завидую тебе.
Замолчали ненадолго. Мнишек выглянула в окошко. Лесная дорога уступила место однообразно-унылому овражистому полю. Никаких признаков жилья. А Марина устала, ей хотелось передохнуть. Пусть это будет не дом, не боярская усадьба, всего-навсего полати в курной избе, с ужасными тараканами — лишь бы лечь, вытянуть ноги.
Небо враз нахмурилось, сорвался дождь, зачастил. Стрельцы остановили рыдван, прижались к нему. Крупные капли бойко стучали по крыше.
Стрельцы загалдели:
— Сказывал, в лесу пережидать!
— Да он недолгий, эвон туча уплывает.
Мнишек задернула оконную шторку. Стрелец заметил, выругался:
— Ешь ее мать, рожи наши ей не по ндраву! Хучь бы баба как баба, а то и телес никаких, разве что задаста…
Стрельцы бесстыже загоготали:
— Вишь, Микишка всех баб по своей судит!
— А чего, братцы, у Микишки Мавра под семь пудов. Гы-гы!
