Всегда опрятно одетый, послушный и приветливый мальчик был любимцем всех окружающих, начиная от самого князя и кончая последним дворовым мальчишкой. Никто и мысли не допускал, что князь согласится кому-нибудь его отдать. Поэтому, когда стало известно, что мальчика подарили Мухран-Батони, все очень огорчились, словно потеряли сына или брата.
История умалчивает, почему старый князь так легко расстался с Дурмишханом. Ведь он, несомненно, был привязан к мальчику, часто ласкал его и играл с ним. Эта привязанность проявилась, между прочим, и в том, что, когда Дурмишхана вырвали из объятий матери, у старого князя, говорят, задрожал правый ус, и кто-то даже заметил на глазах его слезы. Дворовые люди, которые любят отыскивать первопричину всякого явления, гадая о том, почему в сущности Дурмишхана подарили Мухран-Батони, пришли к заключению, что князь хотел, во-первых, показать своему сыну, как пагубны могут быть последствия связи с дворовой девкой, а во-вторых, проучить мать Дурмишхана за то, что она осмелилась завести шашни с княжеским сыном. Те же дворовые утверждали, что молодой князь не особенно тужил о своей утрате. В тот самый день, когда увезли Дурмишхана, он отправился на соколиную охоту и провел время как нельзя более весело. Зато бедная мать Дурмишхана недолго жила, лишившись сына: спустя год она умерла от чахотки. Как протекала в дальнейшем жизнь Дурмишхана, вы уже знаете из вчерашнего рассказа. Он рос так же, как все подобные ему одинокие дети, до которых никому нет дела…
После вторых петухов Дурмишхан поднялся, помянул имя божье…
— Вот это так тушинский прыжок! — воскликнул Алекси.
— Что поделаешь, я не прослушал еще у тебя курса логики, мой несносный философ, — досадливо отозвался Сико.
— Продолжай, не обращай на него внимания! — кричали молодые люди.
— После вторых петухов Дурмишхан встал, помянул имя божье, вывел из конюшни коня, почистил его, накормил ячменем и оседлал. Гулисварди, разумеется, тоже не сидела без дела — она хлопотала, собирая Дурмишхана в дорогу. Когда петухи пропели в третий раз, Дурмишхаи подтянул подпруги, перекинул через седло хурджин, вскочил на коня и пустился в путь. Куда? Если бы вы спросили в ту минуту самого Дурмишхана, уверяю вас, он не мог бы ответить, куда направляется. Да и было ли у него время думать об этом! Он испытывал только одно желание: поскорее покинуть город, оттого что жизнь в Тбилиси означала для него рабство, оттого что Тбилиси напоминал ему о горьких годах его юности, наконец оттого, что ему не терпелось насладиться свободной жизнью, узнать ощущения человека, который никому не дает отчета в своих поступках и распоряжается собой по своему усмотрению. И вот едет мой Дурмишхан… Взгляните, как ловко он сидит на коне! Разве он не похож на знатного дворянина? Да и кого ему бояться, почему не держаться ему спокойно и горделиво? Кто посмеет сказать ему грубое слово? Правда, он не дворянин, но что же из того?
