"Как русская девка!" — подумал он. Он видел русских только раз в жизни, во время посещения ярмарки, но знал, что у них бывают глаза, похожие на небо, а волосы — на увядшую траву. Широкие скулы этого молодого лица и ужасный монгольский нос с вывороченными ноздрями не остановили на себе внимания Эуннэкая. У него тоже были такие скулы и такой нос.
В центре группы ламутов сидел высокий человек в кожаном кафтане, с безбородым лицом и злыми глазами, похожими на совиные. То был Уляшкан, сын старика, сидевшего у входа, настоящий хозяин шатра. Он поднял голову навстречу вошедшему, и во взгляде его зажглась неприязнь. Он ненавидел чукч от всей души, но, как и все ламуты, боялся этих пришельцев, дерзко занимавших лучшие пастбища исконной ламутской земли.
— Пришёл? — сказал он сурово.
— Эгей! — нетерпеливо ответил Эуннэкай.
— Какие вести? — спросил ламут.
— Где мои олени? — разразился Эуннэкай угнетавшим его вопросом.
Ламут посмотрел на него ещё суровее.
— Садись! — указал он ему рукой на место по другую сторону огня. — Позови Ивандяна! — обратился он к молодому парню с рябым лицом и высоким остроконечным затылком, похожим на опрокинутую грушу, покрытым гладко расчёсанной шапкой "волос, остриженных в скобку.
Ивандян, стройный и тонкий, с правильными чертами и нежным цветом кожи, с высоким прямым лбом, сдавленным на висках и придававшим его лицу задумчивое выражение, вошёл в шатёр и присел на корточках рядом с группой ламутов. Он должен был служить переводчиком. Уляшкан и сам довольно хорошо говорил по-чукотски, но для пущей важности хотел говорить с пришельцем при помощи чужого языка.
— Спроси его, — сказал он, нахмурив брови, — каких оленей он пришёл спрашивать в домах чужого ему племени!
— Я потерял оленей! — сказал Эуннэкай, не дожидаясь перевода. — Где мои олени?
Он понимал немного по-ламутски.
Уляшкан потерял терпение и разразился целой речью, направленной против всех чукч вообще и против настойчивых притязаний пришельца в частности. Он говорил не без красноречия и, видимо, увлекался собственными словами. Ивандян почти с таким же наслаждением переводил его речь на чукотский язык. Ламуты были рады излить своё негодование, накопленное за многие годы, на несчастного парня, который в ответ на словесную обиду не мог прибегнуть к обычному аргументу несловоохотливых чукч, то есть к кулачной расправе или прямо к ножу.
— Зачем ты вошёл в дом чужого племени и сел около чужого тебе огня с такими странными речами? — говорил ламут. — Разве ты нанял ламутов себе в сторожа, что спрашиваешь у них о своих потерях? Таковы ваши чукотские обычаи! Вы входите в чужое жилище, но у вас нет в языке слов приязни! В речах, дающих радость слушателю, вы неискусны! Почему ты, будучи молодым и увидев людей старше тебя, не обратился к ним с словами привета? Почему ты не ждал, чтобы они сами обратились к тебе с деловитой речью?.. Таковы ваши чукотские обычаи. Вы не знаете ни старшинства, ни покорности, бродите, всё равно как олени в лесу… Или ты пришёл искать своих потерь в моём доме, своих оленей в моём стаде?.. Смотри! У нас нет ничего чужого!.. Или ваши отцы ещё мало отняли у наших, придя на эту землю?.. Они заняли лучшие пастбища, стали станом на каждой реке!.. Стада дикого оленя, которые были нашими стадами и давали нам пищу, не нуждаясь ни в дневной, ни в ночной охране, бежали перед запахом помёта ваших стад!.. Ламуты остались без пищи, но от вашей щедрости и от вашего богатства не воспользовались ничем… Разве чукча оживит голодного человека без платы? Но мы не виноваты, что Лесной Хозяин угнал белку из наших лесов и отнял у нас шкуры на плату!.. Красному Солнцу наскучило смотреть на ваши насилия и обиды. Оно наказывает вас за то, что вы скупы к бедному, и разгоняет ваши стада, превращая их в дикие, на благо каждой руке, которая может держать пищаль. У
