— Представление начинается! — донесся бас дрессировщика.
Уриил оглянулся и увидел подсвеченный прожекторами, расписной шатер, возвышавшийся на отроге.
— А вот и цирк наладили! — радостно воскликнул кавалер. — Пойдемте смотреть.
— Я не хочу, — возразил штурвальный. — Мы с Аделаидой Ивановной искупаемся, а ты, Арнольдик, сходи посмотри и возьми с собой Уриила.
— Как знаете, Демиург Александрович. Пойдем, дружочек. — Кавалер схватил мальчика за руку, и они поднялись к шатру.
У входа стояла дворничиха. Ее панцирь был покрашен серебрянкой, алебарда увита цветами. Завидев зрителей, она (дрессировщик, видимо, ее научил) поклонилась и отодвинула брезентовый полог. Арена была наполовину закрыта фиолетовым бархатным занавесом с пришитыми к нему тряпичными звездочками, другая ее часть была украшена какими-то странными декорациями: она была посыпана мелкими камешками, кое-где торчали проволочные кустики с картонными листочками и деревца с кривыми стволами и ветками, обмотанными гофрированной бумагой, повсюду возвышались ребристые валуны, покрашенные черной и серой краской и сделанные, по-видимому, из папье-маше: к некоторым из них были приклеены плюшевые зеленые лоскуточки, изображавшие мох; в воздухе болтались, подвешенные на ниточках, стеклянные жучки, они вспыхивали наподобие светлячков, но только значительно ярче; чуть пониже светляков висели (тоже на ниточках) алые угольки, состряпанные из фольги и подсвеченные изнутри электрическими лампочками; возле занавеса стояли какие-то громоздкие приспособления в виде пушек и мельниц.
— Подожди меня здесь, — сказал кавалер и, посадив Уриила на стул посреди декораций, исчез за занавесом. В цирке не было слышно ни единого звука, весь шатер был наполнен мягкой завораживающей тишиной. Два небольших прожектора освещали безмолвную арену, скрестив голубые лучи напротив занавеса. Вскоре в одном из этих лучей появился кавалер. Он был в своем орденском одеянии, которое Уриил до этого видел на нем лишь однажды: перед самым отъездом на море кавалер примерил его в гараже, покрутился в нем с полчаса, пока штурвальный подтягивал какие-то гайки в моторе, потом сложил в сундучок; тогда он в этом наряде выглядел нелепо, теперь же все сидело на нем изящно — и ярко-красный толар, и пурпурная мантия в золоченых крестах и искрах, и красная шляпа с огромными полями, опушенная беличьим мехом, и даже сапожки из красного же сафьяна. На груди кавалера висел на плоской цепи его орденский знак — отлитая из золота шкура барана с мертвой головкой и с ножками, на которых сверкали алмазные копытца.
