Верблюд еще ниже, еще брезгливее отвесил губы, поглядел на копошащихся внизу людей. П-х-ф-ф!.. Один из них отлетел, лицо его словно обклеил белый поролон.
— От дают! От так дают! Ну, это даю-ут… Видал, как они с кладоискателями-то, а? С вашим-то братом, а? — гоготал, не отрывая глаз от телевизора, хозяин дома в Потеряевке, где остановился Алик Ничтяк. Лицо его было красное от выпитой водки, к подбородку приклеился кусочек зеленого лука из окрошки. Алик глянул неприязненно на бывшего кореша по заключению, отодвинул к окну табуретку. Он жил в Потеряевке третий день. Сельцо было сонное: пройдет, пропыхтит машина, громыхнет трактор, заплачет ребенок. Вот топают батраки-беженцы, что ишачат на хозяина: Богдан и еще некий восточный. Постой, да их уже трое! Сегодня с ними еще и дядя в кепочке, — грузный, квадратный, с большим красным носом — видно, любитель пива… А вот вышла прогуляться, фу-ты-ну-ты, ножки-гнуты, начальница подружки Люськи, с хахалем. У хахаля пузичко, рожа лоснится — верно, с образованием, работает придурком. В этом, как его… институте. Или в студии. Или в лаборатории. В крайнем случае — в обувном магазине. Это ничтяк. Обувь — прибыльное дело. Одной рукой подписывай накладные, другой ссыпай в карман монету. Ничтяк!
Алику показалось, что Мелита глянула в его сторону. Он отшатнулся от окна, быстрехонько накинул темные очки, а под нос налепил усы, украденные перед отъездом в гримерной какого-то культурного заведения, куда он влез ночью с одной приятельницей, выпить и скоротать ночь. Покосился на зеркало: вид как у новомодного музыканта из ансамбля. Или из группы. Или из оркестра. Или из консерватории. Ничтяк.
Однако!.. Что ж ты, кошка драная, вылупилась и ходишь в лучших нарядах под окнами? Что ты ходишь, не заходишь? А заходишь — не выходишь? Алик гад будет, век ему свободы не видать, если упустит через тебя свой фарт. Где же твои, акула меченая, франки и пиастры, опалы и сердолики? Где твои, кобра, рупии и золотые дублоны? Ты не уйдешь. И каждый получит свое.
Алик запел:
— Африка-Дели
Там план кипит.
