— Мадам! — в его голосе появился ужас. Он резко отказался, протестуя.
— Это — ваше. Это малая часть того, что у вас украли, так что пусть вас не мучают сомнения. Не обижайте меня отказом.
— Мадам! — повторил он и голос его прервался рыданием. Он опустился на диван рядом с ней, резко сжав ее руки и прижавшись губами к руке с банкнотами.
— Деньги… Что они для меня. Но ваш поступок… Боже, Катрин, это для меня все. Меня доводит до слез мысль о том, что вы можете так заботиться обо мне.
— Возьмите, возьмите, — настаивала она.
— Моя нужда столь ужасна, что я позволяю вам убедить себя. Но я беру их только взаймы…
— Нет. Эти деньги принадлежат вам. И я достану для вас еще.
Обещание это было легко выполнимо, поскольку ее муж был довольно рассеян.
— Нет, от вас я могу взять эти деньги только в долг. То, что мне должен господин Ла, я верну себе сам, когда придет время.
Он взял деньги и небрежно бросил их на столик под зеркалом. Потом он снова начал целовать ее руки. Его страстность начала беспокоить ее. Она попыталась убрать свои руки. Но он крепко прижимал ее к себе.
— Ваша доброта кружит мне голову. То, что вы так позаботились обо мне, вошли в мое положение, трогает меня до самого сердца. Как мне доказать вам свою благодарность? Мою благодарность и мою глубокую любовь?
Она опять попыталась освободить свои руки.
— Раз мы собираемся стать союзниками… — ее голос прервался.
— Конечно, союзниками. Но больше, гораздо больше, чем просто союзниками. Позвольте доказать вам свою преданность, свое обожание. Какое нам дело до этих изменников, когда мы вместе?
— Не надо говорить так, мсье.
— А как еще сказать это? И почему не надо? Мы должны быть верны только друг другу, разве нет? Ах, Катрин! — он, наконец, отпустил ее руки, но только для того, чтобы обнять ее и, не обращая внимания на ее сопротивление, притянуть к себе.
Побелевшая, дрожащая, с мольбой в глазах, она упиралась руками ему в грудь и умоляла его успокоиться и отпустить се.
— Мне не следовало приходить сюда, — говорила она. — Я должна была знать, что рискую. Не заставляйте меня жалеть о своем доверии к вам.
Он резко отпустил ее, отодвинулся и встал.
— Как вы можете быть одновременно такой доброй и злой? Вы понимаете мои самые мелкие нужды, — он указал рукой на пачку денег, — и в то же время отвергаете самые глубокие, — он встал перед ней на колени. — Ах, Катрин, у вас есть жалость? Видя меня у своих ног, вы отталкиваете меня? Даете мне денег! Боже, неужели вы думаете, что я буду благодарен вам за них, когда вы лишаете меня всего остального, лишаете себя? Я был благодарен вам сначала, думая, что это будет залогом вашей любви, ответом на страсть, которая обуревает меня.
