Алекс с трудом поднимает веки. Над ним высокий бледно-зеленый потолок, за окном по ослепительно синему небу бегут белые пушистые облака.
— Парень, — снова окликает незнакомец. Ну что пристал? Не видишь, человеку плохо?
Алекс скашивает взгляд на голос. Здоровенный лохматый молодой мужик разбойничьего вида сидит на соседней койке. У него забинтовано полголовы, но ухмыляется он залихватски.
— Точно, ожил, — радуется забинтованный. — Я Уокер, а ты кто?
Уокер говорит внятно, но со странным акцентом — Алекс никогда раньше такого не слышал. Дома произносят иначе, и гильдейские…
И Алекс вспоминает внезапный грохот, вспышку… и полет через Грандстрим… и лейтенанта Веи…
— Я Алекс, — говорит он слабым голосом, но четко. — Александр Роу, младший сын адмирала Филиппа Роу. Мы шли через Грандстрим и стреляли в гильдейских. Это… Это что — Анатоль?
— Анатолее не бывает, — смеется Уокер.
— Абрикосы, — шепчет Алекс, теряя сознание.
Когда он очнулся снова, на тумбочке возле кровати одуряюще пахли два абрикоса.
— 8-
Двенадцать лет. Темные, почти черные волосы отросли, на глаза падает густая неровная челка, которую он время от времени стряхивает набок, смешно вздергивая голову. Начал вытягиваться, поэтому нескладен — ноги и руки слишком длинные, тощий. Шустрый — не ходит, а бегает, везде сует нос. Очень интересуется техникой и оружием. Машины его завораживают, но созерцать их благоговейно он может не долее 7 — 10 минут, дальше ему необходимо узнать, как это устроено внутри. Если вы хотите, чтобы мальчик вам не докучал, дайте ему пару гаечных ключей, отвертку и двигатель, какой не жалко. Пока не разберет до винтика, покой вам обеспечен. Позже можно сказать: "А теперь собери обратно", — и снова надолго воцарится благословенная тишина. Случается, что после таких манипуляций техника, которую вы уже собирались сдать на переплавку, начинает работать.
О машинах может говорить бесконечно, но во всех остальных случаях молчит. Никогда не рассказывает о своей семье. Бывает, забивается в темный угол, сидит там тихо, и лучше его в это время не трогать. Он выберется на свет сам, встряхнет челкой, шмыгнет носом и полезет копаться в каком-нибудь ржавом железе.
В естественном состоянии перемазан машинным маслом, под ногтями траурная кайма, пальцы в ссадинах, ноги в синяках, любимая одежда — какую не жаль.
— 9-
Юрис Бассианус сидит на траве, поджав ноги в серых полотняных брюках. Папино поместье. Надо же, у папы, оказывается, есть в Анатоле поместье. Или это ему только что император подарил? Папы нет дома — он в столице.
