— Маэстро, госпожа Юрис на борту, с ней все в порядке! — кричит гвардеец в рацию.
Но с ней не все в порядке. Она сидит на коленях на железном полу грузового трюма, в порванном, обожженном выстрелами, заляпанном чужой кровью летном комбинезоне, и тихо воет на одной ноте, раскачиваясь вперед-назад. Клеа! Моя сестра, моя подруга, мое второе я!
"Ураган" содрогается под ударами пушек чужого флота, пробравшегося из Дизита через Грандстрим, судорожно отплевывается. Уходит.
Флагман дизитцев разворачивается, гонится за ним.
— Скорострельными по уходящему кораблю, адмирал, — спокойно говорит тощий белокурый гильдеец, сидящий в свободной ленивой позе рядом с Филиппом Роу.
— Да, господин Эраклеа, — отвечает Филипп Роу необыкновенно почтительно. — Правый борт, скорострельными по гильдейскому крейсеру — огонь!
Страшный грохот, "Либерасьон" вздрагивает, кренится, Алекс падает и летит куда-то… Удар.
Темнота.
…Разбитый "Либерасьон" дрейфует в Грандстриме.
— Маэстро, у нас недостаточно топлива, — сообщает главный инженер "Урагана" Дагобел. — Предлагаю снять все, что можно, с дизитского корабля.
— Я больше не маэстро, — отвечает бледный лысый человек в грязной белой мантии. — Двигатель в твоем ведении, тебе и решать. Только быстрее, пока нас не нашли.
Когда крейсер свергнутого маэстро отваливает от мертвого "Либерасьона", на борту запасные топливные баки с дизитского флагмана и двое дизитских подданных: судовой повар в страшных ожогах — его обварило кипятком, — и мальчик двенадцати лет с разбитой головой. Оба дышат, но надолго ли — неизвестно. Оба плохи.
Больше живых на "Либерасьоне" не обнаружено.
— 6-
Ромашки такие маленькие и наивные, с желтыми жесткими серединками и нежными, узкими белыми лепестками. Растут где угодно, в воде почти не нуждаются, не боятся равнодушных ног, а те идут, не зная о существовании ромашек, и топчут, топчут… Не со зла — просто ноги считают, что они главнее, чем ромашки.
Мы с тобой тоже как ромашки. Нас ничто не берет. Хоть наступи, хоть камень кинь, хоть колесом переедь — выпрямимся снова. И будем смотреть себе в небо и перемигиваться с облаками.
— 7-
Горячее солнце бьет через окно прямо в лицо.
Мальчик пытается отвернуться, но получается плохо: голова тяжелая, как каменная, а от попытки пошевелиться начинается болезненный ритмичный стук в висках.
— Свет, — говорит он и не узнает своего голоса: жалкий глухой сип.
— Очнулся, — произносит рядом незнакомый гулкий баритон, перекатывающийся в больной голове, как ядро в железной бочке. — Ну, значит, не помрешь. Здравствуй, парень!
