— Я знаю, что вам нужно!
— Неужели? — воскликнул филантроп с удивлением, какое легко себе представить.
— Вы не слышали о моем последнем изобретении?
— Нет.
— Это неудивительно: я ревностно храню тайну моих разработок. А над этим прибором еще нужно потрудиться. Но мне хватит нескольких недель на воплощение моей идеи. Это будет аппарат для управления сновидениями.
— Не понимаю, чем мне может быть полезно ваше изобретение,— сказал филантроп.
Тогда Миош гнусаво расхохотался и заговорил так:
— Жизнь человека делится на сон и бодрствование, на ночь и день.
— Согласен,— сказал Дюпон-Марианн, сосредоточенно хмуря брови.
— Вы сделали все, что могли, чтобы скрасить дневную жизнь ваших слуг. И вам не удастся улучшить их участь, не растратив своего состояния. Но есть область, которой не коснулась ваша щедрость: это сон. Все, чего вы не можете дать им наяву — состояние, привлекательную внешность, талант,— все это вы можете компенсировать им во сне. При свете дня вы всего лишь богатый человек, благородные порывы которого ограничены счетом в банке. Ночью вы бог. Вы лепите лица, штампуете характеры, осушаете океаны, стираете в пыль горы, вы заставляете орла дрожать перед бабочкой и осла мчаться быстрее пушечного ядра.
— Все это я могу? — пролепетал ошеломленный филантроп.
— Все это вы можете благодаря моему новому прибору,— сказал Миош, выпрямляя спину.
И в порыве восторженности он откусил кусок ногтя.
Ахилл Дюпон-Марианн впал в задумчивость. Беседа происходила в маленькой гостиной сиреневого шелка перед столом, уставленным разнообразными прохладительными напитками. За окнами слышались голоса работниц, поющих песню садовниц:
Работайте, работайте, сестрицы,
И помните, что все наши цветы
И капли не стоят его доброты…
Ахилл Дюпон-Марианн погладил подбородок кончиками пальцев и глубоко вздохнул.
— Разумеется,— сказал он,— я не могу сделать для них все, чего они заслуживают. Однако ваш новый аппарат предоставляет мне неоценимые возможности. Надо будет подумать, подумать…
А думать он не любил. К тому же было жарко. Миош выпил стакан холодного оранжада, вытер усы и сказал:
— Через две недели у меня все будет готово.
— Ладно,— согласился филантроп.— Лабораторию оборудуете в пристройке рядом с залом флейтистов.
Через две недели напряженной работы за закрытыми дверями с управляемыми взрывами, визгом разгоняющихся приводных ремней, серным дымом и неполадками с электричеством Миош пригласил филантропа в лабораторию и показал ему прибор для изготовления сновидений. Аппарат был очень прост, и казалось удивительным, что никто до Миоша не открыл принципа его действия. Он представлял собой что-то вроде пропеллера с полупрозрачными лопатками, установленного перед светящейся камерой и приводимого в действие часовым механизмом. Разноцветные лопатки, вращаясь, пробегали перед лампой, и лицо спящего освещалось слабым мелькающим светом. Количество оборотов в минуту, чередование оттенков, направление движения воздуха и звон колокольчика, по мнению Миоша, должны были обеспечить управление чьими угодно снами. Он составил сонник на двухстах тридцати семи страницах, в котором записал темы сновидений уравнениями. Однако Ахилл Дюпон-Марианн по-прежнему сомневался. Миош предложил ему испробовать прибор на себе. Но филантроп отклонил это предложение. Ему никогда ничего не снилось. Разве что после слишком плотного ужина предстанет ночью на фоне закрытых век маргаритка, с которой ветер сдувает лепестки. Этого и впрямь было недостаточно. Для эксперимента требовалась более благодатная почва. Да и вообще, Ахилл Дюпон-Марианн не хотел приобретать дурные привычки.
