Он почти повторил слова Антуана, но во второй раз миледи смогла ответить.
— Вы, милостивый государь, или пьяны, или сошли с ума, — сказала она. — Ступайте прочь и пришлите мне женщину для услуг!
— Женщины очень болтливы, сестра! Не могу ли я заменить вам камеристку? Таким образом все наши семейные тайны останутся при нас.
— Наглец! — вскричала миледи вне себя от ярости и кинулась на барона, который стал в выжидательную позу, положив руку на эфес шпаги.
— Эге! — произнес он. — Я знаю, что вы хотели бы убить меня, но предупреждаю: я буду защищаться, хотя бы и против вас.
— О, вы правы, — с жаром воскликнула Анна, — у вас, пожалуй, хватит низости поднять руку на женщину, коли не удалось ее отравить!
— Быть может, — отвечал барон, заметно побледнев. — Но у меня найдется оправдание в вашем случае: моя рука будет, я полагаю, не первой мужской рукой, поднявшейся на вас.
И барон медленным обвиняющим жестом указал на левое плечо Анны, почти коснувшись его пальцем.
Анна испустила сдавленный стон, стон обиды и ярости, похожий на рычание, и попятилась в дальний угол комнаты, точно пантера, приготовившаяся к прыжку.
— Рычите, сколько угодно, — победно вскричал Джозеф, — но не пытайтесь укусить! Ибо, предупреждаю, это для вас плохо кончится: здесь нет прокуроров, которые заранее определяют права наследства, нет странствующего рыцаря, который бы вызвал меня на поединок ради прекрасной дамы, которую я держу в заточении, но у меня есть наготове судьи, которые, если понадобится, учинят расправу над женщиной настолько бесстыдной, что она при живом муже прокралась на супружеское ложе моего старшего брата, лорда Винтера, и эти судьи, предупреждаю вас, передадут вас палачу, который сделает вам одно плечо похожим на другое.
Слушая угрозы, которые изрыгал брат ее мужа, человек, ненавидевший ее с самой первой встречи за то, что она отказала ему в низких притязаниях, за то, что она родила наследника и отняла у Джозефа титул и деньги, которые могли бы принадлежать ему, за то, что она и сын являлись живым напоминанием того, что имя лорда Винтера он носит незаконно и только до совершеннолетия племянника, чьей смерти страстно желает, выслушивая, что мужчина хочет сделать с плененной им женщиной, миледи чувствовала, как небывалая, захлестывающая все ее существо ненависть прорезывается откуда-то из глубины и делает ее неуязвимой для оскорблений и сильной, как Юдифь перед полчищами вражескими. Глаза новой Юдифи метали такие молнии, что, хотя Джозеф Винтер был мужчина и стоял вооруженный перед безоружной женщиной, он почувствовал, как в душе его зашевелился страх. Тем не менее он продолжал говорить, но уже с закипающей яростью.
