У потемневшей от времени бревенчатой стены стояла старушка. Обычная, ничем не примечательная бабуля, небольшого роста, худенькая. На голове черный шерстяной платок. Обвисшая вязаная кофта бурого цвета и длинная, почти до земли, юбка с серым, домотканого полотна, передником. Ничего необычного, никаких потусторонних эффектов; только левую руку, на которой я носил перстень, вдруг обожгло, словно её в кипяток опустили. И камень на кольце опять ожил, сумасшедшей сарабандой замелькали непонятные узоры прожилок.
– Да ты, милок, вроде пьяный, – усмехнулась старуха, – на ногах не устоишь. И кровь вона на руке. Где так разбиться угораздило?
– Кровь?
Вдруг меня что-то сильно ударило, порвав рубашку на плече, и через несколько секунд я почувствовал, как заструилась теплая струйка, закапала большими, круглыми пятнами на землю. А женщина так и не двинулась с места, но я понял: если рванусь к ней, она просто окажется в другом месте, не сделав ни одного движения. Так и будет стоять, рассматривая меня тёмными бездонными глазами и сложив морщинистые тёмные руки на ветхом переднике. Стоять и спокойно наблюдать, как я буду постепенно слабеть, истекая кровью.
– Ведьма...
– Гляди ты, – прошипела она, – наш-ш-шёлся всё-таки.
– А кого ты здесь ожидала увидеть? Епископа? – тяжело дыша, спросил я.
– Умирать не страшно будет?
– Не страшнее, чем жить рядом с такими тварями.
– Экий ты горячий, – она покачала головой, – из молодых, видно. Поди, и месяца нет, как силу почувствовал?
– А твоя ли в этом печаль, бабушка, сколько?
– Это пра-а-авильно, – она тянула слова, звуки выходили сиплыми, тяжёлыми. Каждое слово давило, прижимая к земле. Каждой клеточкой своего тела я ощущал её волшбу.
– А как нашёл-то? – Ведьма смотрела на меня, пронизывая взглядом насквозь. И поверьте – это, как мне казалось, не красивое выражение, она и правда видела.
– Ксендз погибший весточку оставил. Помнишь 1930 год?
– Врёшь, не должен он был ничего оставить!
– Как видишь, успел. Молодая тогда была, видать, и ошиблась.
– Эх, видно, не усмотрела я в нём чего-то... А по виду хлипкий был, слабенький, – она усмехнулась и махнула в мою сторону рукой.
Чёрт! Ноги пронзила боль, и я упал на колени, успев заметить, как брюки на бедре окрасились красным. С-с-сука... Ну уж нет, Ведьма, хрен тебе, чтобы Сашка Айдаров на коленях перед нежитью стоял...
Ухватившись на колья ограды, я медленно поднялся на ноги. Тяжело, словно на плечах штанга за сотню килограмм, но не давит, а к земле
