Я намеренно не скрывала обиды в голосе. Вот идиотка, раскатала фантазию как рулон туалетной бумаги. А он возьми, да и свернись обратно. Сколько раз давала себе клятвы не верить мужчинам, тем более при исполнении. И сколько нарушала! Сама виновата, нечего сказать.
— Стефания Андреевна, вы не правы. Вы все не так поняли, — забыв про щетину и несвежую пижаму, Федоров приподнялся на постели, — Просто я хотел вас оградить от неприятностей. Думал, вдруг действительно устроите расследование, попадете в переделку.
— Я в переделки не попадаю, Федор Федорович. Не могу сказать, что была рада вас увидеть, но все равно выздоравливайте. Всего хорошего.
Моей спине бы сейчас позавидовала даже Клава Шиффер со товарищи. На лицо же лучше не смотреть. Еще немного, и заплачу от обиды. Так кто я, эгоистка или феминистка, господин Пургин? В списках первых уже не значусь, пожалуй, нынешнее настроение сходно с феминистическим настроем. Сволочи! И Федоров не исключение. Тоже сволочь! Хотя с другой стороны, мне его жалко. Лежит в больнице, на диете, одинокий, неухоженный, обо мне вот тревожится. Судя по всему, искренне. И зачем я его обидела? Нехорошо получилось, некрасиво! Ладно, немного подуюсь, а потом извинюсь. А в качестве примирения накормлю его нашим фирменным блюдом — салатом "Я пришел к тебе с креветкой!". И пусть только попробует отказаться! Насильно скормлю! Иначе, какая я феминистка?
***
— Да говорю вам — сам видел! Прямо в коридоре ее и взяли. Двое в штатском. Она обернулась, а в глазах вот такие слезы. С орех. Эх, ребята, никогда не видел я таких женских слез. И говорит, мол, прощай Стас Кирпичный, студент четвертого курса, не поминай, дескать, лихом. Если бы могла, поставила бы тебе "отлично", но сам видишь, руки скованы. И наручники показывает.
— Что, настоящие? — ахнул чей-то девичий голос.
— А то! Руки тонкие, бледные и в стальных оковах. Ну, прямо Софья Перовская перед расстрелом.
— Перовскую повесили.
— Да ну? Звери!
— И я говорю, звери! В общем, не видать нам теперь Стефании Андреевны как пятерки в дипломе. Но зато и экзамен не сдавать!
— Ура!
Именно на этой радостной ноте я и вошла в аудиторию, изо всех сил отгоняя призрак дежа вю. Все-таки приятно наблюдать за тем, как сходит выражение детской радости с этих отнюдь не детских лиц.
— Кирпичный, я бы поставила тебе "отлично", но сам видишь: руки скованы. Да и без билета никак.
Взглянув на меня, Стас Кирпичный горестно вздохнул:
