Карт-бланш императрицы | страница 11
Когда на то были особое настроение и любовная охота, Елизавета устраивала домашние рауты. При дворе им давно дали иное — срамное — название, отражающее самую суть ночных сборищ. Императрица о том знала, да только посмеивалась. Вино, карты, скабрезные шутки, сорванные в полумраке поцелуи, задранные юбки и расстегнутые портки — непристойное веселье длилось до трех утра. После чего государыня удалялась в опочивальню. Вслед за ней отправлялся какой-нибудь бравый молодец, до коих Елизавета была весьма охоча. Как только резные двери закрывались, начинался общий блуд. На утро разомлевшая и довольная Елизавета с любопытством выслушивала сплетни мамок-приживалок, кто из фрейлин не устоял супротив зова плоти, а кто, напротив, тяготился непристойными ласками и слишком часто осенял себя крестным знамением. Глупые. Будто не знали, на что идут, когда принимали царственное приглашение на семейные посиделки. Глупых особ Елизавета на домашние рауты больше не звала, но и к себе не приближала. Душа — душе, тело — телу, а кесарю — кесарево.
О том, что происходило во время таких вечеров, Екатерина впервые услышала от своей матери. Поутру Иоганна с удовольствием сравнила любовные способности прусских и российских вояк и пришла к выводу, что первым не хватает выносливости и пыла, а вторым — всего лишь изобретательности: "В руках опытной женщины, моя дорогая Фике, русским любовникам нет равных. Таких жеребцов еще поискать, досадно только, что после любви с ними очень скучно. Впрочем, кто сказал, что в постели нужно говорить? Можно ведь и помолчать, не так ли?".
Екатерину, понятное дело, до сего дня на интимные ужины не допускали. Потому сегодня так волновалась, страшась конфуза. Переменила десяток платьев и, наконец, остановилась на ярко алом, выгодно подчеркивающем тонкую талию. Кружева в тон ткани затейливо оттеняли белизну груди, открытой настолько, чтобы по достоинству оценить ее безупречные формы и упругость. Из драгоценностей интуитивно выбрала бриллианты — любимые камни, достойные самой императрицы. Подумав, сняла обручальное кольцо. Смешно его надевать по такому случаю. Смешно участвовать в подобной затее. Смешно, когда бы ни было так грустно.
Что ей остается? Либо грешить, либо замаливать грехи в отдаленном монастыре. Третьего не дано. Да и не надо, пожалуй. Когда решение принято, глупо отступать назад.
Об истинной цели нынешнего раута знали немногие. Потому и воззрились на нее с удивлением: впервые за шесть лет великая княгиня почтила своим присутствием домашний ужин императрицы. Особо прозорливые мгновенно смекнули, что к чему: приосанились, придвигаясь поближе, ловя надменный царственный взгляд. Но рук на всякий случай не распускали — княгиня все-таки.