— Значит, говорите, головы сохнут на пиках перед Золотым Дворцом…?
— Головы? А, да, конечно же… жара ведь стоит. А если вы удивитесь, что их так много, так недавно же заговор раскрыли…
— Как, еще один? — спросил Нимрихиль, обрывая ягоды со спелой грозди. Так небрежно, что будь Амети помоложе, то он непременно бы подумал, что ошибся в собеседнике.
— Д-да…
Амети собрался силами:
— Говорят, что в нем замешаны еще и чужеземные лазутчики, — сказал он доверительным полушепотом, наклонившись к хозяину и сделав страшные глаза.
Удар попал в цель. Нумэнорец выпрямился и на мгновение ушел в себя — как всегда, когда он слышал что-то важное.
— В самом деле? — вопросил он с видимым безразличием, но Амети понял, что наживка схвачена. — И как, интересно, об этом стало известно?
— А вот так дело было, — сказал Амети с важностью. — Как вам ведомо, шестой день недели, что вы зовете Днем Моря, Золотой Скарабей заповедовал нам проводить в праздности, дабы мы могли, забыв о делах житейских и насущных, поразмыслить о его величии и страхе, а также об иных возвышенных предметах и материях. И обычай этот у нас выполняется неукоснительно: ежели приходилось вам слышать, то даже воины наши откладывают оружие, как только Солнце проходит через надир, возвещая начало нового дня. И за тем строго следят служители всех храмов…
Нимрихиль нетерпеливо кивнул.
— Так вот, — неторопливо продолжал Амети. — Стали в Золотом Дворце примечать, что некий высокий придворный чин из покоев правой руки запирается у себя по субботам. Стали за ним следить и узнали, что вместо того, чтобы исполнять обычаи праздничного дня, он что-то пишет, а потом, переодевшись, куда-то уходит… Тут-то и открылось, что он чужеземный лазутчик — ибо какой прирожденный харадец станет делать что-то в субботу, будь он хоть трижды заговорщик и чернокнижник? Сразу его и того — взяли в железо…
Тут, к удивлению жреца, Нимрихиль довольно откровенно перевел дух и успокоился.
— Ну что же, уважаемый Амети, могу сказать только одно: туда ему и дорога, — сказал с усмешкой нумэнорец и отпил из своего кубка, — Уж если он оказался неспособен соблюсти обычай народа, с которым свела его судьба…
И он выразительно пожал плечами. Амети тоже отпил вина, чтобы спрятать растерянность и смущение: он был уверен, что придумал совершенно замечательную историю, чтобы вывести нумэнорца на чистую воду, и не мог понять, где допустил ошибку. «Неужели я счел его таким глупцом, что выставил дураком самого себя?» Но тут он, забыв еще раз отхлебнуть из кубка, чтобы скрыть вспыхнувший румянец, уставился на Нимрихиля: жреца вдруг осенило.
