— Странно, — сказал Стас. — В шестнадцатом веке интерес к магии был достаточно распространенным явлением. Карали же не просто за магию, а за колдовство с целью порчи. А свидетельств, что Бруно на практике занимался магией, включая протоколы допросов, не было.
— А это было уже неважно, — сказал профессор. — Еще в молодые годы Бруно выставил из кельи все образа святых, оставив лишь распятие. В почитании образов он видел остатки язычества и идолопоклонничества. К тому же Бруно был беглым доминиканским монахом и уже в молодости осуждался как еретик.
Это обстоятельство и позволило римской инквизиции потребовать выдачи Бруно Риму вскоре после начала следствия в Венеции.
— Такое требование было серьезным посягательством на независимость Венецианской республики, — заметил Стас.
— Прокуратор республики Контарини настаивал, что Бруно необходимо оставить в Венеции, — согласился профессор. — А в докладе Совету мудрых Венеции он отметил, что Бруно «…это один из самых выдающихся и редчайших гениев, каких только можно себе представить, и он обладает необычайными познаниями…»
— И тем не менее 27 февраля 1593 года, — сказал Стас, — сорока пяти лет от роду, Джордано Бруно был перевезен в Рим, где его объявляют вождем еретиков.
— В тюрьме он проводит около шести лет, хотя обычно такие дела делались быстро. Исполнение приговора было назначено на 12 февраля, но и в этот раз все отложили. Инквизиция вновь на что-то надеялась. Казнь состоялась лишь 17 февраля.
— Такое ощущение, — сказал Стас, — что им от Бруно что-то было нужно.
И вовсе не отречение от своих взглядов. Шесть лет они чего-то ждали. И тогда становится понятным желание Венеции «оставить гения у себя».
— А у него были деньги? — спросил Вовка. — Может, они…
— Вряд ли, — закачал головой профессор. — Столько лет скитаний.
— Тогда остается одно, — сказал Стас. — Бруно на самом деле удалось добиться перемещений во времени или между пространствами. От него требовали информацию, возможно, повторение опыта. «Технологию», как сказали бы сейчас. Не исключено, что Бруно даже не до конца понимал, как это у него получилось. Или же знание попало к нему в руки случайно… или ему дали не до конца решенную задачу в надежде, что его мозг сумеет ее разрешить. И ему это удалось.
Если так, становится понятным смысл брошенной суду фразы: «Быть может, вы произносите приговор с боRльшим страхом, чем я его выслушиваю». По словам очевидцев, это произвело ожидаемый эффект.
