Потом я нашел в сарае пару дощечек, несколько кирпичей и соорудил из них что-то вроде полки для посуды.
Я осторожно открываю витрину с книгами, они пахнут старой бумагой, на лесопилке после дождя бывает похожий запах. Это как спецэффект, нарочно созданный для того, чтобы сопровождать истории Экке.
— Началось лето — длинное и жаркое. А дощечки, конечно же, отсырели, пока лежали в сарае. Однажды я слишком долго засиделся в пивной, наутро встал, еще не совсем протрезвев, пошел в кухню выпить воды и чуть не завопил от ужаса.
Я с интересом оборачиваюсь к Экке. Он разводит руками и смотрит на меня, как овца.
— На моих полочках выросли грибы высотой сантиметров с пятнадцать, серо-фиолетовые цвета, скользкие. С широкими шляпками и прочим.
Я недоверчиво смеюсь.
— Грибы? На посудной полке?
— Грибы. Один тип, который в то время был у меня, предложил приготовить омлет с грибами на завтрак. Но меня чуть не стошнило, и я тут же выкинул все это говно на помойку.
Я ухмыляюсь.
— Прямо как в сюрреалистическом фильме.
— Питер Гринуей,[14] понятное дело. Новый шедевр: «Природа наносит ответный удар». История о том, как дикий лес вынуждает неразумных городских жителей соблюдать правила гигиены. Сцена вторая: мамина коробка для тампонов превращается в еловую шишку.
Я усмехаюсь, опять отворачиваюсь и продолжаю разглядывать книги. Притрагиваюсь к какому-то старинному тому и машинально вытаскиваю его. У меня вырывается глубокий вздох.
Густав Эурен. «Дикие звери Финляндии, с цветными иллюстрациями».
— Это издано в 1894 году, — говорит Экке. Он неожиданно оказался у меня за спиной.
Я оборачиваюсь к нему: — Одолжи ее мне.
ЭККЕ
Ангел невероятно красив, стоя с книгой Эурена в руках, так красив, что рука моя замирает на полпути, когда я собираюсь обнять его за плечи и привлечь к себе. Его волосы растрепались, он прижимает антикварную ценность к голой груди.
— Она очень старая. И очень дорогая.
Я и сам чувствую, что говорю глупости. Я вдруг становлюсь жадным, как трясущийся над своим имуществом старый жид, который не может выпустить из корявых пальцев ни одной покрытой пылью вещицы.
— Мне очень хочется прочитать ее.
Я смотрю на Ангела без всякой надежды. По его глазам видно, что он испытывает меня. На что я готов ради него, такого талантливого, удачливого, красивого и чертовски сексуального? У него столько же преимуществ передо мной, сколько у резвящейся на свободе рыси перед запертой в клетку норкой, которая ожидает, когда ее обдерут, и не располагает никаким оружием, кроме ловкости и острых, но мелких зубов.
