Не понимая больше ни аза.
И я уже не знал, где день, где ночь, где свет,
Что зло, а что добро… Но помнил твёрдо:
"Нет, нет и нет!" Сто тысяч разных "нет" –
В одну и ту же заспанную морду!
В одни и те же белые зенки
Тупого оловянного накала –
"Нет, нет и нет!"
В покатый лоб, в слюнявый рот шакала –
Сто тысяч разных "нет"
В лиловые тугие кулаки!..
И он сказал презрительно-любезно:
– Домбровский, вам приходится писать... –
Пожал плечами: "Это бесполезно",
Осклабился: "Писатель, твою мать!.."
О, вы меня, конечно, не забыли,
Разбойники нагана и пера,
Лакеи и ночные шофера,
Бухгалтера и короли утиля!
Линялые гадюки в нежной коже,
Убийцы женщин, стариков, детей…
Ну почему ж убийцы так похожи,
Так мало отличимы от людей?!
Ведь вот идёт, и не бегут за ним
По улице собаки и ребята,
И здравствует он, цел и невредим, –
Сто раз прожжённый, тысячу – проклятый.
А дома ждет красавица-жена
С иссиня-чёрными высокими бровями,
И даже сны её разят духами,
И нет ей ни покрышки и ни дна!
А мёртвые спокойно, тихо спят,
Как "Десять лет без права переписки"...
И гадину свою сжимает гад,
Равно всем омерзительный и близкий.
А мне ни мёртвых не вернуть назад
И ни живого вычеркнуть из списков!
Алма-Ата, 1959
СЕСТРА
Она проходит по палатам,
Аптекой скляночной звеня.
И взглядом синим и богатым
Сперва поклоны шлёт солдатам,
Потом приветствует меня.
На ней косынка цвета ирис,
На синем платье сочный вырез,
Глаза, прорезанные вкось...
И между телом и батистом
Горят сияньем золотистым
Чулки, прозрачные насквозь.
Она разносит дигиталис,
Берёт мокроту на анализ,
Меняет марлю и бинты.
И инвалиды на лежанке
При виде этой парижанки
Сухие разевают рты.
Лишь я, спокойно и сурово
Приветствуя её зарю,
Ей тихо говорю: "Здорово!" –
И больше с ней не говорю.
Что я нашёл в любви твоей?
В твоих улыбках прокажённых?
В глазах, пустых и напряжённых,
И в жарком шёпоте: "Скорей!"?
Колен распаренную тьму,
Ожоги мелкие по коже,
Озноб, на обморок похожий,
Да рот, способный ко всему?
